Сергей лежал, зарывшись в снегу под большой развесистой елью, разлапистые ветви которой спускались к самой земле. Позиция была удобная. Он слышал, как переговаривались подъезжавшие к дому в санной повозке какие-то военные. Когда они двинулись к входу, Баталин разглядел на шапках кокарды со львом, которые финны между собой называли клубничкой. Без сомнения, это были офицеры.

Потом подъехали верховые конные. Спешились и тоже зашагали в дом.

Из-за угла дома появился какой-то солдат, громко спросил у часового:

– Хенрикки, командир на месте?

Трудно сказать, о каком командире шла речь, но Баталин уже не сомневался – перед ними, скорее всего, вражеский штаб, либо какое-то административное здание финской армии.

По сути, это была большая деревянная изба, рубленная из сосны, с четырьмя большими окнами, расположенными на этой стороне. Покатая крыша, крытая дранкой, окно над центральным входом. Туда вполне можно установить пулемет. Скорее всего, он там уже установлен и дожидается своего часа. Но он не страшен их группе. Не пойдут же они в лобовую атаку. А в остальной крыше окон нет.

Все-таки должно быть еще одно пулеметное гнездо. Возможно, Пааво с той стороны что-нибудь разглядит.

Сергей взглянул на часы. Время летело стремительно. Пора возвращаться.

В точке сбора его уже ждал Коскинен.

– Что думаешь, Пааво? – спросил Баталин.

– А что тут думать-гадать, товарищ воентехник, и дураку ясно, не сельский же это магазин. Штаб, конечно.

– С чего ты решил?

– Большого ума не надо. Во-первых, дорога, капитальная, накатанная, и не просто зимник, но, уверен, летом тоже используется. Идет от фронта в глубь территории. Во-вторых, если это занюханный дальний хутор, какого черта здесь весь день крутятся военные, в основном офицеры. Наконец, зачем у входа в хуторскую хату выставлять часового, а на чердак сарая, который рядом с домом, устанавливать пулемет.

– Разглядел второй пулемет?

– Все разведал, товарищ воентехник. Ночью грохнем белофиннов так, что земля содрогнется.

Возвратившись к своим, Баталин и Коскинен подробно доложили командиру.

– Это все? – засомневался Мостыгин. – Что-то слабо он охраняется для штаба. Часовой, две пулеметные точки…

– Штаб далеко в тылу. К ночи, я уверен, охрану усилят, пустят часового или двух вокруг штаба. Не танковый же батальон держать на охране в такой глубине.

Осторожного Мостыгина удалось убедить. Баталин в блокноте нарисовал схему расположения объекта, направление атаки, пути отхода.

– Слушай боевой приказ, – сказал командир группы. – C наступлением темноты пятерка Куренцова обходит штаб, и в условленный час забрасывает окна гранатами. Один из бойцов работает только по пулеметчику.

Наша пятерка атакует штаб одновременно с Куренцовым с северной стороны. У нас четыре окна. Предварительно снимаем часового. После этого быстро отходим. Думаю, что преследование неизбежно. Нет точных данных, что находится в соседнем строении. Но предполагаю – это или казарма взвода охраны или караульное помещение.

Лейтенант посмотрел на часы.

– Выступаем в 19 часов. А сейчас проверьте оружие, гранаты, подгоните ремни, амуницию.

В назначенное время разведчики начали выдвижение. Шли молча. Только снег скрипел под лыжами. Через полчаса ходу впереди за деревьями замелькали огоньки – это светились окна вражеского штаба.

Группа разделилась надвое. Пятерка Куренцова стала забирать влево, чтобы лесом обойти расположение штаба. Ночь темна. В лесу еще темнее. На выходе пятерка Мостыгина залегла. Внимательно следили за окнами штаба.

– Товарищ командир, – прошептал Коскинен, – вижу часового.

– Готов? Тогда вперед, боец, – приказал лейтенант.

Пааво двинулся не сразу, полежал, уткнувшись лицом в снег, потом вытер ладонью мокрое лицо и перевалил через гребень сугроба. Мостыгин, Баталин и два разведчика замерли, ожидая развязки. Теперь все зависело от Коскинена: сможет снять часового без шума, это уже первый шаг к успеху.

Медленно текли минуты. От волнения кровь гулко стучала в висках. Разведчики выдохнули, когда услышали тихий посвист, похожий на крик далекой птицы. Это был условный сигнал. Они вскочили, бросились вперед, к штабу. Гранаты полетели в светящиеся окна. Раздался взрыв, второй, потом все слилось в единый грохот. Из окон вырвалось пламя, дикие крики людей оглашал лес. С другой стороны штаба раздались автоматные очереди. Куренцовская пятерка вступила в дело.

Бой был скоротечным, но страшным. Из окон стали выпрыгивать люди, словно горящий дом выплевывал из своего чрева обожженных, раненых, оглохших, но еще живых. Их тут же встречали автоматными очередями, и тела убитых зависали в горящих проемах окон.

– Отходим! – крикнул командир, когда услышал, что со стороны противника стали доноситься не только стоны и крики, но и отрывистые команды, пулеметные и автоматные очереди. Белофинны приходили в себя после неожиданного удара. Судя по всему, взвод охраны вступил в бой.

– Быстрее, ребята, в лес!

Разведчики бросились к лесу, и, казалось, сейчас он бесследно поглотит их. Однако их заметили, сзади прозвучала не команда, а звериный рык финского офицера:

– Догнать и убить каждого!.. Каждого!..

Баталин огляделся. Никто не просил перевести с финского. Все понимали без перевода.

Враги, видимо, рассчитывали на скорую победу. Ведь они были прекрасными лыжниками и всегда настигали русских диверсантов. Но тут отлаженный механизм преследования неожиданно дал сбой. Пятеро русских уходили от преследования мастерски, мощно взвинчивая темп. Кроме того, тактически они действовали очень грамотно. Двое диверсантов прикрывали отход тройки, а затем догоняли ее. В свою очередь, тройка прикрывала товарищей.

Они прекрасно стреляли, эти русские. Преследователи несли потери. В их рядах уже было несколько раненых и убитый. Это сбило спесь непобедимых финских воинов. Темп преследования угасал. Однако рык финского разъяренного командира гнал солдат вперед. Лес был наполнен криками финнов, треском очередей, свистом пуль.

Неожиданно вскрикнул Мостыгин и рухнул как подкошенный на бегу.

Рядом, из-за дерева, вел огонь Коскинен.

Баталин рванулся к командиру. Тут на его глазах Пааво схватился за руку, медленно осел на снег.

– Борис! – закричал Сергей бойцу Правдину. – Коскинен ранен!

Воентехник подбежал к Мостыгину.

– Ногу, ногу ударило, – шептал стиснув зубы лейтенант.

Сергей выхватил нож, разрезал штанину. Разорвал зубами перевязочный пакет, туго наложил бинт, сняв с себя портупейный ремень, перетянул ногу.

– Подняться сможешь? – спросил Баталин, краем глаза видя, как Правдин перебинтовывает руку Коскинену.

– Да хрен ее знает, попробую.

Баталин подставил плечо, лейтенант схватил его за шею, тяжело поднялся. Они попытались идти, но это плохо получалось. Мостыгин сползал с плеча, Сергей его подхватывал, тащил два-три шага, и сам оседал под тяжестью тела раненого командира группы.

Правдин рядом тащил Коскинена.

Теперь их прикрывал один Филин. На вражескую канонаду он откликался короткими очередями. Надо было что-то предпринимать. Но что?

– Командир! – подбежал разгоряченный боем Филин. – Уходите, я вас прикрою.

– Нет, Николай, нельзя… Отходим вместе… – прохрипел лейтенант.

– Нам иначе не