Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прошу прощения, майор Гудвин, – проговорила она, – я выполняю правила…
– Ладно-ладно, – с деланой небрежностью отмахнулся я. – Познакомьтесь. Это мистер Ниро Вулф. Мистер Вулф, это сержант Дороти Брюс, армия Соединенных Штатов.
Они кивнули друг другу. Я подошел к двери, находившейся на другом конце приемной, открыл ее, пропустил вперед Вулфа, а затем проследовал за ним, аккуратно прикрыв за собой.
Мы оказались в просторном кабинете, располагавшемся в торцевой части здания, с окнами на обе стороны. Кабинет был набит запертыми на замки металлическими шкафами для документов в две трети высоты стен. Единственный просвет в этих шкафах был занят еще одной дверью, которая вела прямо в коридор, минуя приемную.
Царившая в кабинете атмосфера не располагала к веселью и юмору. Четверо сидевших на стульях мужчин напоминали болельщиков, чья любимая команда продула два матча подряд. Поняв, что обстановка не требует строгого следования уставу, я не стал козырять. С двумя полковниками и лейтенантом нам уже доводилось встречаться. И хотя четвертого мужчину, в гражданском, видели впервые, мы уже знали, кто он такой. Нас успели о нем предупредить. Более того, любой добропорядочный гражданин наверняка узнал бы Джона Белла Шаттака. Он был ниже, чем я ожидал, и, пожалуй, чуть поплотнее, однако, когда он встал, чтобы пожать нам руки, и посмотрел в глаза, у меня отпали все сомнения. Да, мы были жителями Нью-Йорка, однако Шаттак, как и полагалось любому политику, понимал, что теоретически мы можем в один прекрасный день переехать в его штат и стать его избирателями.
– Знакомство с Ниро Вулфом по-настоящему знаменательное событие, – произнес он.
Мне показалось, что Шаттак специально старается говорить голосом пониже, чем тот, которым его наградил Господь. Меня это нисколько не удивило. После того как Уинстон Черчилль выступил в конгрессе, ему пыталась подражать добрая половина вашингтонских политиков.
Вежливо поздоровавшись с ним, Вулф повернулся к Райдеру:
– Пользуясь возможностью, полковник, спешу принести вам самые искренние соболезнования. Ваш сын. Ваш единственный сын…
Райдер сжал зубы. Прошла уже неделя с тех пор, как он получил печальные известия.
– Благодарю вас, – отозвался он.
– Он убил кого-нибудь из немцев?
– Он сбил четыре немецких самолета. Полагаю, что да, убил. Надеюсь, что убил.
– Не сомневаюсь, – крякнул Вулф. – Я не могу о нем говорить, ведь мы не были знакомы. Но я знаком с вами. Если бы я знал, как вас подбодрить, то непременно сделал бы это. Впрочем, насколько я могу судить, вы прекрасно держитесь и сами.
Вулф осмотрелся, окинув взглядом свободные стулья, обнаружил, что все они одинакового размера, после чего уселся на один из них. Как обычно, его зад на нем не уместился и свешивался с краев.
– Где он погиб? – спросил Вулф.
– На Сицилии.
– Славный был мальчик, – вставил Джон Белл Шаттак. – Я был его крестным. Он был лучшим парнем во всей Америке. Я гордился им. Горжусь и сейчас.
Райдер закрыл глаза, потом снова открыл их, снял трубку телефона, стоявшего у него на столе, и проговорил в нее:
– Соедините меня с генералом Файфом. – Некоторое время он ждал, наконец произнес: – Господин генерал? Мистер Вулф на месте. Все уже собрались. Нам к вам подойти прямо сейчас? Вот как? Хорошо, сэр, вас понял. – Полковник повесил трубку и сообщил присутствующим: – Он сейчас сам подойдет.
Вулф поморщился. Я прекрасно понял, чем вызвано его неудовольствие. Дело в том, что наверху, в кабинете генерала, имелось просторное кресло, причем не одно, а целых два. Я подошел к столу Райдера, положил портфель, расстегнул замки и вытащил гранату:
– Вот она, полковник. Пожалуй, достану ее сейчас, пока мы ждем. Куда мне ее деть?
– Я же сказал, что можете оставить ее себе, – скривился Райдер.
– Я помню. Однако я могу хранить ее только у себя в комнате в доме мистера Вулфа, а это недопустимо. Вчера вечером я видел, как он в ней ковырялся. Боюсь, как бы дело не дошло до беды. С другой стороны, хранить мне ее больше негде.
Все посмотрели на Вулфа.
– Вы все прекрасно знаете майора Гудвина, – с раздражением ответил он. – Я и пальцем бы не притронулся к этой штуке. Я не потерплю ее у себя в доме.
– Возвращение блудной гранаты, – с печальным видом кивнул я.
Райдер взял гранату, осмотрел чеку, убедился, что она в полном порядке, и вдруг вскочил, вытянувшись, поскольку дверь отворилась и появилась сержант Дороти Брюс, которая четко, по-военному доложила:
– Генерал Файф!
После того как вошел генерал, она снова удалилась в приемную, закрыв за собой дверь. Конечно же, к этому моменту мы все стояли по стойке смирно и козыряли Файфу. Он отдал нам честь, пожал руки, поздоровался с Джоном Беллом Шаттаком и, еще раз окинув кабинет пристальным взглядом, показал пальцем на левую руку Райдера.
– Что, черт подери, вы собрались делать с этой штуковиной?! – сурово спросил он. – Поиграть в мяч?
Райдер посмотрел на свою руку, в которой сжимал гранату:
– Сэр, ее только что вернул майор Гудвин.
– Это вроде одна из тех – системы Х14? Я не ошибаюсь?
– Никак нет, сэр. Она самая. Как вам известно, их нашел майор Гудвин. Я дал ему разрешение оставить одну себе.
– Вот как? Значит, дали разрешение? А я такое разрешение давал?
– Никак нет, сэр.
Райдер выдвинул ящик стола, положил туда гранату и задвинул ящик обратно. Генерал Файф подошел к стулу, развернул его к себе и сел на него задом наперед, положив руки на спинку. Ходили слухи, что он взял эту манеру после того, как увидел фотографию Эйзенхауэра, сидящего на стуле как раз таким образом. Я не имел ничего против этой привычки генерала: как-никак он был единственным профессиональным военным из всех присутствующих. Полковник Райдер был адвокатом из Кливленда. Полковник Тинкхэм работал сыщиком на какой-то нью-йоркский банк. Кстати, выглядел Тинкхэм так, словно мать-природа клепала его в спешке, чтобы налепить куда-нибудь подвернувшиеся под руку крошечные коричневые усики. Все части его тела были совершенно непропорциональны, словно