сословия, религии и пола. Особая роль предназначалась студентам, преподавателям и профессуре — по сигналу они должны были покинуть учебные заведения и выйти на улицы. Рабочие и крестьяне также должны были оставить работу и включиться в борьбу. На заседании комитета Ганди заявил, что, если понадобится, он призовет страну к всеобщей забастовке. Однако вопрос о тактике выступления должен был решаться 9 августа, на специальном совещании лидеров конгресса, которое созывал для этой цели Ганди.

Историческое заседание Всеиндийского комитета конгресса закончилось 8 августа 1942 года в 10 часов вечера. В 5 часов утра на Следующий день Ганди, Неру, Патель и все другие лидеры конгресса были арестованы. Движение было практически обезглавлено. В ряде штатов Национальный конгресс был объявлен вне закона. Те из местных руководителей, кому удалось уцелеть, уходили в подполье. Однако остановить события было уже невозможно. Из рук в руки передавался текст короткой записки Ганди, сделанной во время ареста. Она кончалась теми же словами: «Каранге йа маранге!» Записка была переведена на языки различных провинций.

Страна пришла в движение. Мирные забастовки, манифестации, собрания, демонстрации, отказы платить налоги сменились более решительными действиями. Народ штурмовал полицейские участки, отделения связи, английские административные здания. По всей стране пылали банки, суды, тюрьмы, летели под откос железнодорожные составы. Из городов волнение перекинулось в деревню. Зашевелилась многомиллионная крестьянская масса. Крестьяне срывали замки со складов зерна и продовольствия. Стены алели надписями: «Да здравствует революция!», «Победу Ганди!», «Победу Матери Индии!», «Да здравствует свободная Индия!», «Свершим или умрем!», «Освободим Ганди, не дожидаясь, пока он объявит голодовку!», «Вон из Индии!» В деревнях формировались боевые отряды. Листовки призывали народ к оружию. Зачастую движение принимало радикальный характер, перехлестывая программу, выдвинутую конгрессом.

Колониальные власти ответили массовыми репрессиями. В ход были пущены войска и полиция. Прозвучали выстрелы. Среди убитых и раненых были женщины и дети.

Выступления 1942 года были подавлены. Однако они сыграли свою роль, подготовив освобождение 1947 года. «Героизм, страдания и самопожертвование тех, кто принял участие в борьбе, выше всякой похвалы», — заявил после своего освобождения в 1944 году Ганди. Неру так писал об историческом значении событий 1942 года: «Впервые со времени великого восстания 1857 года огромные массы народа вновь поднялись, чтобы противопоставить силу (но силу без оружия!) английскому господству в Индии». Вместе с тем Неру отмечал слабость восстания и неизбежность его поражения в историческом контексте тех дней, когда «все вооруженные и организованные силы были на стороне противника».

Основное действие романа Камалы Маркандайи происходит в 1942 году. Словно в фокусе, сходятся к этому году все лучи, все линии действия. Этот год резко отделяет прошлое от настоящего и судьбы героев рассекает решительно и бесповоротно. Об этом устами своей героини заявляет Камала Маркандайя на первых же страницах романа. «Мы познакомились, когда война только-только начиналась, а сейчас она уже в прошлом. Борьба, истоков которой мы не знали, захлестнула нас и отшвырнула друг от друга», — вспоминает Мира, пытаясь разобраться в том, что произошло, понять свою роль в потоке событий, свое место в них. Так строится этот роман. Ностальгический рассказ о любви, попытка понять причины ее крушения, причины, которые с самого начала заявлены как причины исторические и неличные. Уже не прекрасная туземка грустит о неверном возлюбленном, а женщина, купившая душевную зрелость дорогой ценой самоотречения, вглядывается в прошлое, мучительно стараясь понять его, доискаться истины.

Каждый из героев Камалы Маркандайи занимает свое место в трагедии 1942 года. Это место определено их рождением, воспитанием, семейными взглядами и традициями, всем окружением и средой. Лишь одна Мира отказывается от той роли, которая предназначалась ей семьей, и уходит из дома. Уход Миры, однако, не просто личная эмансипация, хотя, безусловно, и это немаловажно, не просто нарушение семейной традиции. Это вызов тому образу жизни, тому общественному слою, к которому она принадлежит по рождению. Слой этот долгое время был известен под названием «англо-индийцев». Под этим странным термином понимали обычно те слои индийских обеспеченных классов, которые не только хранили верность колониальным властям, но и старались во всем на них походить. Они усваивали язык англичан, их взгляды, обычаи, манеры. Не без горечи описывает Мира дом своих родителей, как бы застывший на полпути между двумя мирами — английским и индийским. Гостиная, в которой стоит европейская мебель и гипсовый бюст королевы Виктории, соседствует с другими комнатами, обставленными в национальном стиле. Две столовые, две кухни, два повара, две категории слуг, одни — умеющие обслуживать индийцев, другие — европейцев, которые нередко этот дом посещают. В самом повседневном существовании семьи — та же двойственность, половинчатость. С одной стороны — соблюдение индийских обрядов и обычаев, браки, устраиваемые по гороскопу, вегетарианство, дом, полный бедных родственников и приживалов, с другой — членство в английском клубе, теннис, бридж, балы у губернатора, сыновья, получающие образование в Англии, где они приучались смотреть свысока на все неанглийское, неевропейское. Из этого класса «англо-индийцев» выходили самые верные слуги империи. Их внешняя двойственность и половинчатость оборачивалась на деле самой искренней преданностью английскому образу мыслей и правлению.

Воспитание, которое получила в этом доме Мира, должно было сделать ее верной представительницей «англо-индийского» среднего класса. И то, что этого не произошло, объясняется в первую очередь чистой случайностью. Благодаря своему брату Киту, вернувшемуся из Англии, где он готовился к роли чиновника в английском колониальном аппарате, она познакомилась с Ричардом. Встреча эта заставляет ее на многое взглянуть другими глазами, хотя сама по себе и не подрывает, казалось бы, никаких основ.

Что за человек Ричард, читателю решить не так-то просто. Мы смотрим на него всегда глазами Миры, и этот прием исключает возможность своей, чисто объективной оценки. Кое-что, однако, мы все-таки о нем узнаем. Мы узнаем, что это человек любознательный, человек, искренне интересующийся страной, в которую его забросила судьба, человек, не считающий, для себя зазорным общение и дружбу с «туземцами». Гостя в семействе Миры, он неизменно проявляет такт и внимание ко всем обитателям дома, и кажется несомненным, что тут нет никакой игры, что поведение его диктуется искренним уважением к стране и гостеприимным хозяевам. Его отношение к Мире также представляется безупречным. И снова — тут нет, по-видимому, никаких вторых планов, он искренен и открыт. В нем нет, казалось бы, ничего от белого «сагиба», снисходящего до «бедных туземцев». И все же… Все же… Ричард так и не переступает черты, определенной его происхождением и постом. Блистательный личный адъютант губернатора, он ни на йоту не отходит от своего официального долга, ни в чем