— Дружок, с тобой согласна без резинки.

— Угощу — сладко будет, класс!

— Эй, бесстыдник, — я как раз таких люблю.

На вывесках самые простые иероглифы, даже ученик начальной школы прочитает: «Панда», «Огонёк», «Мими»…

Когда он перешёл в старший класс начальной школы, отец запретил ему бывать в Коганэтё, но подросток врал отцу, что встречается с друзьями в зоологическом саду в Ногэяма, а сам спешил затеряться среди улочек Коганэтё.

Несколько раз повернув за угол, подросток вошёл в узкое длинное серое здание и, не сбавляя шага, стал подниматься по лестнице.

Подросток не знал, почему на тайном наречии это здание зовут «точкой». В конце пятидесятых годов на набережной реки Оока стояло несколько притонов, где шла торговля наркотиками, — с двойными дверями, с потайным выходом. Их-то и именовали «точками». Теперь этот бизнес разошёлся по многопрофильным офисным зданиям, «отелям любви», массажным и косметическим салонам, одно лишь слово «точка» осталось с прежних времён.

Когда он поднялся на третий этаж, где был танцзал, в висках стучало и голова немного кружилась, но он не замедлил шага и, перепрыгивая через две ступеньки, очутился на пятом этаже, самом крайнем. Один-единственный раз громко стукнул кулаком в железную дверь. В голове сидел какой-то чёрный твёрдый ком, словно неразорвавшийся снаряд, хотелось обратить его в слова и выпалить наконец, но не теперь — теперь было не до этого.

Он понял, что за дверью зашевелились, кто-то подошёл. Глазок почернел, послышалось звяканье цепочки, затем повернули вставленным изнутри ключом. Подросток ходил сюда уже год, и всегда дверь ему открывал этот худой, стриженный «под бокс» парень в белой футболке и серых трикотажных штанах. В пальцах левой руки, которой он придерживал дверь, торчала зажжённая сигарета. Не глядя, ни слова не говоря, он и полшага не сделал из-за открытой под углом в тридцать градусов двери. Подросток вытащил из кармана купюры и протянул. Парень высунул наружу конверт с тремя полиэтиленовыми пакетиками по грамму каждый. Сделка заняла несколько секунд. Дверь закрылась, подросток сунул конверт в карман и сбежал по лестнице вниз.

Кожа на голове зудела от пота, подросток слизнул стекавшие со лба на верхнюю губу капли и хотел было поднять левую руку, чтобы взглянуть на часы, но рука на полпути застыла и безвольно упала. Ноги вдруг тоже перестали его слушаться. Останавливаться он не стал, но замедлил шаг и посмотрел вверх, на вторые этажи закусочных. Там сохли трусы и лифчики — видно, не отжимая развесили, не иначе. А кондиционеров, похоже, здесь нет, все окна распахнуты настежь, и только одно закрыто синей пластиковой занавеской. Слышны женские стоны. Подросток представил себе матрац, который много лет не просушивали, пожелтевшую от пота и прочих человеческих выделений простыню, широко раскинутые ноги женщины… Он отёр лоб тыльной стороной ладони. Время от времени до ушей его долетал чей-то плач, крики, визг, но они так же были неотделимы от этого района, как и постоянный гул проносившихся над головой скоростных электричек Токио — Иокогама.

— Кадзу-тян!

Подросток остановился — мышцы шеи и икр напряглись, он быстро огляделся по сторонам. Возле двери, около которой, когда он только что проходил, никого ещё не было, теперь стояла, прислонившись, женщина и махала ему рукой. Это была Рёко. Имя, звучащее свежестью и прохладой, ибо именно такой образ рисует его иероглиф, весьма не соответствовало старой проститутке, которая занималась здесь своим ремеслом все годы, что подросток себя помнил. Из-под белой в синий горошек блузки просвечивал розовый бюстгальтер, но и он не мог справиться с огромной грудью, висевшей чуть не до пупа. С её весом другая женщина казалась бы просто в теле, она же выглядела безобразно разжиревшей — это впечатление создавалось из-за синюшно-бледной отёчности кожи, придававшей ей сходство с наформалиненным трупом. Посреди лица, размалёванного синим и красным так, словно её били, прятались маленькие глазки — в точности как застрявшие в ворсинках бумаги осколки грифеля.

— Кадзу-тян! — В голосе слышался скрежет ржавого, давно не использованного механизма. — Как ты вытянулся! А ведь совсем недавно сажала тебя на колени…

Ковыляя на высоких каблуках своих помятых старых лодочек, она, едва приблизившись, тут же протянула к нему правую руку и схватила за локоть своей потной ладонью.

— Тебе нужно хорошо учиться!

— Я учусь… — отозвался подросток, радуясь, словно пятилетний ребёнок, что сумел ответить, когда старшие спрашивают.

— Молодец, Кадзу-тян.

Она издала подобие смешка, отчего щёки судорожно задёргались и слой пудры на них пошёл трещинами, но это длилось недолго. Она отдёрнула руку от локтя подростка и прижала её к животу, туда, где находится желудок, — в желудке у неё происходили какие-то спазмы, словно никак не удавалось сблевать, и она зашлась кашлем, сотрясавшим всё её тело. Подросток протянул вперёд обе руки, чтобы поддержать её согнутую пополам фигуру, но тут Рёко отхаркнула на обочину дороги желтоватую слизь, утёрла рот ладонью, отступила на шаг и снизу вверх взглянула подростку в лицо.

Похоже, что её умиляла его юность, хотя о себе она не могла бы с уверенностью вспомнить, была ли когда-то юной. Иногда воспоминания молодости рвались наружу, как кошки из мешка, но всякий раз это лишь напоминало ей, что выхода нет, и служило лишним укором за жалкое, бессмысленное существование.

Ходили слухи, что десять лет назад Рёко родила девочку, отдала её на воспитание сестре, но ребёнок обварился кипятком и умер. Поскольку это были лишь слухи, никто никогда не выразил ей сочувствия. И десять лет назад, и теперь люди, которых течение жизни прибило к здешним берегам, молят лишь о том, чтобы как можно скорее отсюда вырваться, нет таких, кто хотел бы здесь осесть и обзавестись друзьями, поэтому никто и не пробовал выяснять, правдива ли молва. Да и сама Рёко в неизменном своём наряде неизменно продолжала стоять у дверей, поджидая клиентов. Молва скоро забылась. Безумие потихоньку зрело в недоступных людским взорам глубинах её существа: она сильно расплылась, волосы побелели, а закрашивать седину ей не приходило в голову. Однако никого не заботило, куда несёт эту женщину и где её наконец выбросит… На этой улице всё уже было не так, как прежде, теперь здесь в основном работали девушки из Таиланда, и, хотя Рёко сбросила цену вполовину, гости не задерживались возле её дверей.

— Ты, Кадзу-тян, можешь ко мне и даром приходить — ведь не ребёнок уже? — Взгляд Рёко был прикован к «Ролексу».

Подросток почувствовал, как улыбка на его лице застывает и улетучивается. Засунув руки в карманы, он опустил голову и пошёл прочь. За спиной слышался стук высоких каблуков, но вдруг он затих — подросток обернулся. «Ой, котик! Поди сюда». — Рёко протягивала руки к кошке пёстрого окраса, которая боязливо к ней приблизилась, понюхала кончик её пальца, а потом перевернулась на спину, задрав все четыре лапы, и замурлыкала. Рёко, расставив ноги, склонилась над кошкой — стали видны ярко-красные трусы, и в это мгновение подросток почувствовал себя так, словно его кожу пощекотали лезвием ножа. Вид ласкающей кошку Рёко отпечатался в его зрачках совершенно плоским, как картинка, отчётливо и явственно слышались лишь звуки, исторгаемые кошачьим горлом, когда Рёко поглаживала брюшко животного.