Мэл оторвался от бумаг.

– Точно. Ну, знаешь, это ведь мое ремесло. Поединок. – Засучив манжету, он бросил взгляд на тоненький золотой диск. – Не стану утверждать, будто я огорчен тем, что отделал этого индюка Моуди.

– Ты полагаешь, он смирится с поражением? Безропотно сдастся?

– Как знать? – пожал плечами Мэл. – Если не смирится, мы пустим в дело тяжелую артиллерию.

За двести долларов в час.

Мэл уложил чемоданы на тележку.

– Послушай, Алекс, тут все было чисто – иначе я бы тебя не пригласил. Для тех дел, что с душком, у меня полно крутых ребят. Все справедливо, разве не так?

– Да, мы поддерживали правую сторону.

– В самую что ни на есть точку. И я еще раз говорю тебе спасибо. Передай от меня наилучшие пожелания леди в судейской мантии.

– Ты думаешь, они ей нужны? – спросил я.

Усмехнувшись, Мэл хлопнул меня по спине:

– Возможно, ей пришелся по душе твой подход. А девчонка не дурна, а? Кстати, у нее никого нет, ты знаешь?

– Старая дева?

– Нет, черт возьми. Разведена. Я вел ее дело.

Кабинет судьи Севир был отделан красным деревом и наполнен ароматом свежих цветов. Она сидела за резным деревянным письменным столом, накрытым стеклом, на котором стояла хрустальная ваза с гладиолусами. На стене у нее за спиной висели фотографии двух нескладных мальчишек-подростков – в футболках, гидрокостюмах, пиджаках и галстуках.

– Моя ужасная пара, – сказала Севир, проследив за моим взглядом. – Один в Стэндфордском университете, другой торгует дровами в Эрроухэде. Вы никому не расскажете, а, доктор Делавэр?

– Никому.

– Пожалуйста, садитесь. – Севир указала на обтянутый бархатом диван. Когда я сел, она сказала: – Извините, если была с вами чересчур резка.

– Ничего страшного.

– Я хотела выяснить, что говорит о психическом состоянии мистера Моуди тот факт, что он носит женское нижнее белье, а вы не дали прижать себя к стенке.

– На мой взгляд, его выбор нижнего белья не имел никакого отношения к праву на опеку.

Севир рассмеялась:

– Мне приходится иметь дело с экспертами-психологами двух типов. Напыщенные самопровозглашенные знаменитости, которые настолько уверены в себе, что считают свое мнение по любому вопросу священным и неприкосновенным, и осторожные вроде вас, которые высказывают суждение только тогда, когда оно тщательно проверено и подтверждено.

– По крайней мере защиту «Твинки»[1] от меня вы не получите, – пожал плечами я.

– Не в бровь, а в глаз. Как насчет красного вина?

Открыв дверцу шкафчика в тон столу, Севир достала бутылку и два бокала на длинных ножках.

– С удовольствием, ваша честь.

– Здесь я Диана. А вас звать Александр?

– Можно просто Алекс.

Она наполнила бокалы.

– Это замечательное каберне я держу для того, чтобы отмечать окончание особенно противных дел. Если хотите, заряд позитивной энергии.

Я взял предложенный бокал.

– За правосудие! – сказала Севир, и мы пригубили вино.

Вино оказалось замечательным, и я высказал это вслух. Похоже, Севир это порадовало.

Какое-то время мы пили молча. Севир закончила первой и поставила бокал на стол.

– Я хочу поговорить с вами о семействе Моуди. Дело закончено, но у меня из головы не выходят дети. Я ознакомилась с вашим отчетом. Вы хорошо поработали.

– Не сразу, но эти люди открылись передо мной.

– Алекс, как вы думаете, детям будет хорошо?

– Я задавал себе этот же самый вопрос. Мне очень хотелось бы ответить вам «да». Все зависит от того, как поведут себя родители.

Севир постучала ногтями по краю бокала.

– Вы думаете, он ее убьет?

Этот вопрос застал меня врасплох.

– Только не говорите, что эта мысль не приходила вам в голову – вы же предупредили судебного пристава и все такое.

– На самом деле я хотел избежать неприятной сцены, – сказал я. – Но соглашусь: да, я думаю, Моуди способен на такое. Он в глубокой депрессии, выведен из равновесия. Когда ему плохо, ведет он себя отвратительно, а так плохо ему еще никогда не было.

– И он носит женские трусики.

– И это тоже, – рассмеялся я.

– Еще вина?

– Конечно.

Поставив бутылку, Севир обвила пальцами ножку бокала – угловатая, привлекательная женщина в годах, не боящаяся показать свои немногочисленные морщины.

– Полный неудачник этот наш мистер Ричард Моуди. И, возможно, убийца.

– Если его охватит жажда кого-нибудь убить, самой очевидной жертвой станет его бывшая жена. И ее приятель – Конли.

– Ну, – сказала Севир, проводя кончиком языка по губам, – к таким вещам нужно относиться философски. Если он ее убьет, то потому, что она трахалась с другим. Тут главное, чтобы Моуди не убил невиновного человека вроде нас с вами.

Трудно было понять, говорит ли она это серьезно.

– Я часто думаю об этом, – продолжала Севир. – Какой-нибудь свихнувшийся неудачник возвращается и вымещает все свои беды на мне. Неудачники упорно не желают взять на себя ответственность за свою жалкую, никчемную жизнь. Вас это никогда не беспокоило?

– Если честно, нет. Когда я работал в клинике, большинство моих пациентов были милые дети из милых семей – никаких намеков на кровавую бойню. А последние два года я отошел от дел.

– Знаю. Я обратила внимание на пробел в вашем резюме. Работа в серьезном заведении, затем пустота. Это случилось до событий в Каса де Лос Ниньос или после?

Меня нисколько не удивило, что ей это известно. Хотя с тех пор прошло уже больше года, заголовки были кричащими, и люди не забыли. У меня осталось свое личное напоминание – восстановленная из обломков челюсть, ноющая к перемене погоды.

– За полгода до того. А потом у меня уже больше не было особого желания снова окунаться во все это.