Его превосходительство встретил Ивана Федоровича приветливо. Сразу предложил присесть и разговор начал сам, с похвалы по последнему делу Воловцова, связанному с серией убийств в Москве и беглым каторжником Георгием Полянским.

— Замечательно было вами все сработано, просто замечательно. — Завадский, похоже, был вполне искренен. — Связать в единый узел стародавнюю историю с убийством уездного исправника, убийства в Москве нескольких уголовников и убийство коммивояжера в Дмитрове — это стоит многого. Вы вполне заслуживаете награды, и я буду ходатайствовать о досрочном присвоении вам чина статского советника…

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — с чувством произнес Иван Федорович.

— Не стоит благодарностей, — кивнул Завадский. — Повторю: вы это вполне заслужили… У вас все ко мне?

— Прошу прощения, ваше превосходительство, но я пришел к вам вовсе не ходатайствовать о присвоении мне чина статского советника досрочно, без обязательной выслуги четырех положенных лет. — Иван Федорович даже немного расстроился, ведь из разговора с Завадским выходило, что он пришел к окружному прокурору «выпрашивать» очередной чин. По крайней мере, его приход был воспринят окружным прокурором именно таким образом…

— А зачем тогда? — с недоумением посмотрел на него действительный статский советник.

— Я уже два года не был в отпуске и хотел бы просить вашего разрешения на то, чтобы… — начал было Иван Федорович, но Завадский не дал ему договорить:

— Так вы пришли просить отпуск?

— Именно так, ваше превосходительство, — громко и отчетливо ответил Воловцов.

— Это не ко мне, Иван Федорович. У вас есть непосредственный начальник, Геннадий Никифорович Радченко. Это в его компетенции. А он что, не дает вам отпуск?

— Он ссылается на вас, Владимир Александрович, — быстро проговорил Воловцов.

— Ну, если ваш непосредственный начальник считает, что давать вам отпуск в настоящее время не представляется возможным, то, — развел руками статский советник, — что я-то тут могу поделать? Ему виднее…

— Он ничего не считает, он ссылается на вас, — попытался еще раз достучаться до прокурора судебный следователь. — Говорит, мол, как вы скажете, так и будет.

— Простите, Иван Федорович, но существует определенный порядок. Может быть, он устарел, и вы, молодые, считаете его бюрократическим пережитком, но другого порядка пока не выдумали. А порядок таков: вы подаете рапорт о предоставлении отпуска своему непосредственному начальнику, он накладывает на него резолюцию, после чего рапорт попадает на мой стол. И я, согласно имеющейся резолюции, уже принимаю решение. А без санкции Геннадия Никифоровича я решительно ничего не могу предпринять…

Это был заколдованный круг.

Поблагодарив его превосходительство за предоставленную аудиенцию, Воловцов вернулся в Департамент и отправился к своему «непосредственному начальнику». Он перехватил Радченко уже выходящим из кабинета…

— Ну, что? — ясным и чистым взглядом посмотрел на него «непосредственный начальник». — Что сказал его превосходительство господин окружной прокурор?

— Он сказал, что существует порядок, который он не вправе переступить, — начал было Иван Федорович, но Радченко вдруг заторопился:

— Прости, опаздываю на важную встречу.

Сказав это, он скорым шагом покинул свою приемную и скрылся за дверью.

— Вы куда? — только и успел крикнуть ему в спину Воловцов. Но ответа не последовало. — Куда это он? — повернулся к секретарю начальника Иван Федорович. На что тот лишь пожал плечами. — А он еще сегодня будет?

— Обещался быть…

После этих слов секретаря Иван Федорович уселся на стул и решил ждать Радченко до победного конца…

Прошел час…

Два часа…

Два часа с тремя четвертями…

«Непосредственный начальник» заявился уже после трех пополудни. Он был весел, и от него пахло женскими духами и хорошим вином.

— Ну, так как мое дельце? — с лучезарной улыбкой приветствовал его Воловцов.

— Какое дельце? — не менее лучезарно улыбнулся в ответ Геннадий Никифорович.

— А вот такое… — С этими словами судебный следователь подхватил своего «непосредственного начальника» под белы рученьки, препроводил в его кабинет и, зайдя следом, закрыл дверь на замок.

Секретарь поначалу прислушивался, ведь любопытно же, о чем говорят запирающие за собой дверь люди. Но потом надобность в этом отпала: Радченко и Воловцов разговаривали на столь повышенных тонах, что не стоило напрягать слух…

— А кто будет работать? — спрашивал Радченко. — Широбоков, что ли? Или лентяй Караваев?

— А что, заставить, что ли, вы их не можете? — решительно возражал Воловцов.

— Да какие из них работники… Затянут дело, а потом либо в архив, либо перепоручать. Тебе же, кстати…

— А зачем тогда на службе таких держите? — с удивлением спрашивал Воловцов. — Гоните их к псам! Пусть в канцеляриях бумажки перебирают…

— Это говорить только легко — «гоните»… — пробурчал Радченко. — Широбокову до двадцатилетней выслуги осталось полтора года, а у Караваева — дядя тайный советник и сенатор. Или ты этого не знаешь? Как такого погонишь? Да он сам тебя взашей погонит к такой-то матери…

— А мне-то что с того? — наседал Воловцов. Как-то незаметно он перешел на «ты». — Думаешь, после твоих слов мне легче стало?

— Вот, то-то и оно. Тебе эти проблемы — как горох по барабану. А с меня — спросят!

— Мне что, тебя пожалеть? — негодовал Воловцов.

— Не надо меня жалеть. А вот понять меня — не мешает…

— Я-то понимаю. А вот ты понять меня не хочешь…

Потом наступило недолгое молчание. Секретарь понял, что первый акт пьесы «Спор господина Радченко с господином Воловцовым» закончился. Настало время второго акта. Заключительного. Он встал со своего места и приложил ухо к двери…

— Ладно, пиши свой рапорт, — обреченно проговорил Радченко. — Даю тебе три недели.

— Шесть, — уверенно сказал Иван Федорович.

— Три недели, и ни днем больше. Иначе совсем ничего не получишь…

— Вот.

— На! — произнес Радченко после шуршания карандашом.

— Благодарю вас, Геннадий Никифорович, — перешел на «вы» Воловцов.

— Не за что, Иван Федорович.

Секретарь отскочил от двери и с быстротой молнии занял свое место, поскольку ключ в двери кабинета председателя Департамента уголовных дел дважды повернулся. Затем она открылась, и из кабинета вышел красный, как вареный рак, судебный следователь Воловцов. В руках он держал бумагу с рапортом о предоставлении ему трехнедельного отпуска. В верхнем углу рапорта ясно читалось:

«Не возражаю».