— Слава богу! А то я чуть не умерла с тоски. Все, нупросто все заболели! Даже у бедной Анны корь. Ее положили в комнате, котораяпримыкает к маминым покоям. А мама хочет за всеми ухаживать сама. И целый деньто кормит их, то поит с ложечки, а когда они засыпают, уходит к раненым. У настеперь тут не один лазарет, а целых два!.. — Она откинула свои темно-русыеволосы назад. Зоя засмеялась.

Соседний Екатерининский дворец с начала войны был превращенв госпиталь, и императрица, надев косынку с красным крестом, без усталиработала там сама и ожидала того же от дочерей. Впрочем, Мари очень тяготиласьэтими обязанностями.

— Это невыносимо! — продолжала она. — Ядумала, что и ты не приедешь. Мама будет ужасно сердиться, когда узнает, чтоэто я тебя позвала.

Девушки, взявшись за руки, пересекли комнату и сели укамина. Обстановка в этой комнате, где жили Мария и Анастасия, была самаяпростая и непритязательная: железные кровати, застеленные крахмальным бельем,маленький стол, и на камине — единственное украшение: коллекция пасхальных яиц— малахитовых, деревянных, украшенных искусной росписью. В «детских», как попривычке все называли комнаты великих княжон, не было и намека на ту роскошь, скоторой были убраны покои царя и царицы и другие апартаменты дворца. На спинкеодного из двух стульев был повешен вышитый головной платок — это была работаближайшей подруги царицы, фрейлины Анны Вырубовой, той самой, о которой толькочто упомянула Маша. Именно эта близость и привела к тому, что Анна заразиласькорью и слегла. Девушки улыбнулись с некоторым превосходством — они-то обе былиздоровы.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Зоя,казавшаяся еще стройнее и изящней в плотном шерстяном платье, надетом в дорогу.Она была ниже ростом и миниатюрней, чем Мари, считавшаяся в семье самойкрасивой. Она унаследовала голубые отцовские глаза и его обаяние. Драгоценностии наряды были ее слабостью в отличие от почти равнодушных к ним сестер: в этомони сходились с Зоей и могли часами обсуждать туалеты знакомых дам и примерятьшляпы и украшения графини Натальи Юсуповой.

— Прекрасно, — ответила Мари, — жалко только,что нельзя будет поехать с Ольгой в Петроград. — По давней традиции ихтетка, великая княгиня Ольга Александровна, забирала детей и увозила их на обедк бабушке в Аничков дворец или в гости к кому-нибудь из близких друзей.

— Так я и знала, — огорченно произнеслаЗоя, — а мне так хотелось показать тебе мое новое платье: бабушка изПарижа привезла.

Зоина бабушка, графиня Евгения Петровна, была женщинойвесьма замечательной. В восемьдесят один год она сумела сохранить и изяществостройной фигуры, и молодой блеск зеленых глаз. Все находили, что Зоя — вылитаяЕвгения Петровна в молодости. Зоина мать была высокая, тонкая, томная красавицас пепельно-белокурыми волосами и серо-голубыми глазами. Она принадлежала к томутипу людей, которые стремятся укрыться от окружающего их мира, спрятаться отнего, и Зоин отец, помогая ей в этом, обращался с нею как с хрупким иболезненным ребенком.

А сама Зоя была воплощенная энергия, силы так и переполнялиее.

— Розовый атлас, — восторженно продолжалаона, — затканный жемчугом, представляешь? Мне ужасно хотелось показатьтебе его!

Они обсуждали свои наряды, как дети — своих плюшевых мишек.Мари восхищенно всплеснула руками:

— Мне не терпится взглянуть на него! Ну, наверно, на будущейнеделе все уже будет хорошо. И мы приедем к тебе. А пока я нарисую тебечто-нибудь — ты повесишь рисунок на стенку в твоей ужасной комнате.

— Не смей ругать мою комнату. Там почти так же уютно,как в будуаре у тети Алике. — И обе рассмеялись.

В эту минуту в комнату вбежал коккер-спаниель Джой и сталластиться к Зое, а она, грея у огня замерзшие руки, рассказывала Мари о своихинститутских подругах. Великая княжна, жившая почти затворницей, никого невидевшая, кроме брата, сестер, гувернера мсье Жильяра и мистера Гиббса,учившего их английскому, очень любила слушать эти истории.

— Хорошо хоть, что уроки отменили: Жильяр сидит с Беби,а Гиббса я уже неделю не вижу: он боится заразиться корью.

Девочки снова рассмеялись. Мари принялась расчесывать густуюярко-рыжую гриву Зоиных волос: это было с детства их любимым занятием, во времякоторого они болтали о столичных новостях. Впрочем, с начала войны светскаяжизнь Петрограда уже не бурлила с прежней силой; даже Юсуповы, к несказанномуогорчению Зои, почти не давали теперь балов и не устраивали приемов. Девочкевсегда нравилась толпа гостей — мужчины в разноцветных мундирах, женщины ввечерних туалетах и драгоценностях. Она рассказывала Мари о том, кто за кемухаживал, кто блистал красотой, а кто был «не в лице», на ком было самоеослепительное колье. Это был мир, не имевший себе равных нигде, — миримператорской России. И Зоя, носившая графский титул, состоявшая в родстве ссамим государем, чувствовала себя центром этого мира, по праву рождения наслаждаясьего блеском и роскошью. Она и сама жила во дворце, выстроенном как уменьшеннаякопия Аничкова, она ежедневно общалась с представителями самых громких фамилийрусской знати, с людьми, вершившими историю, — и не видела в этом ничегоособенного.

— Джой так счастлив теперь, — сказала она,показывая на собачку, возившуюся возле их ног. — Хорошенькие щенки?

— Очень милые, — ответила Мари, чему-то улыбаясьпро себя. — Ну-ка, подожди… — Она выпустила из рук заплетаемую косу иподбежала к своему столу. Зоя думала, что она достанет из ящика письмо илифотографию наследника, но в руках Мари оказался маленький флакончик, которыйона с гордостью протянула подруге.

— Что это?

— Это тебе! — И поцеловала Зою в щеку, покуда та свосхищением вертела в руках флакон.

— Маша! Не может быть! Неужели?.. — Она отвинтилакрышечку, втянула ноздрями аромат. — Это они?

Да?! — Это и впрямь были любимые духи Мари, которые Зоявыпрашивала у нее уже несколько месяцев. — Где ты их достала?

— Лили привезла мне их из Парижа. Я ведь помню: они тебенравились. А у меня еще осталось немного в том флакончике, который мамаподарила.

Зоя, закрыв глаза, снова понюхала. Как по-детски невинны,как просты и бесхитростны были удовольствия этих девочек — летом долгиепрогулки в Ливадии или игры на яхте, скользившей вдоль фиордов!..

Безмятежность этой жизни не смогла нарушить даже война, хотяиногда речь заходила и о ней. В нескольких шагах отсюда, в Екатерининскомдворце, лежали раненные, искалеченные люди. Как жестоко обошлась с ними судьба,не пощадившая, однако, и наследника престола. Его неизлечимая болезнь,постоянно угрожавшая жизни, тоже иногда обсуждалась девочками, но уже совсем вдругом, серьезном и Строгом, тоне. За исключением очень узкого кругаприближенных, почти никто в России не знал, что Алексей страдает жестокимнаследственным недугом — гемофилией.

— Как он? — спросила Зоя. — Я хочу сказать:корь не отразится… на… — Глаза ее были полны тревоги, и она даже отставилафлакончик вожделенных духов.