— Если ты считаешь, что я должна это знать.

— Я думаю, что это должны знать все. Я знаю еще одну тайну такого рода, но не могу ее раскрыть, потому что дал слово умирающему человеку, что не буду этого делать. Эту я узнал сам, так что я могу делать с ней все, что захочу.

— Продолжай.

— Внешний устроил наш виток таким образом, что в нем гораздо больше равновесия, чем кажется на первый взгляд, причем прибыль влечет за собой убыток, а убыток — прибыль. Твой отец богат по меркам Бланко, а быть богатым — очень хорошо; но, как богатый человек, он имеет определенные обязанности — и подвержен определенным искушениям, — чего нет у его более бедных соседей. Готова поспорить?

— Он хороший человек, что бы там они ни говорили.

— Так оно и есть. Я забыл упомянуть зависть его соседей, которая является одним из главных недостатков его богатства, хотя есть и другие. Я не имею в виду, что в бедности он стал бы лучше, хотя многие люди стали бы. Я просто хочу сказать, что он и его соседи намного ближе по уровню жизни, чем можно было бы предположить.

— Хорошо, это я понимаю.

— Аналогично обстоит дело с внутренним человеком. Мы скорбим, мы плачем, мы рвем на себе одежду и волосы, когда умирает ребенок; но внутренний человек ребенка в большинстве случаев был намного лучше наших. Во всем, если ребенок был совсем маленьким. Чем дольше ты живешь, тем труднее сохранить своего внутреннего человека тем, с кем ты можешь жить. Мои собственные трудности были так велики, что я не решился бы сказать, что мне это удалось.

— Хорош Шелк! — заверил меня Орев, и я улыбнулся.

— И ты — хорошая птица, — сказал я.

— Это твое настоящее имя? Шелк? Ты тот человек, о котором говорится в книге?

— Я так не думаю.

Мора пристально посмотрела на меня, потом отвела взгляд.

— Перед тем как приехали вы с мужем, я созвал всех членов нашей группы. Из-за этого здесь было слишком тесно. Ты сама это видела.

— Конечно.

— В этом маленьком домике нет комнаты, где не было бы так же тесно или еще хуже; и я не думаю, что для меня было бы разумно выходить наружу в прижайшие день или два. Здесь есть одна старая женщина и одна молодая. К обоим можно обращаться как к Джали. Не сделаешь ли ты мне одолжение, Мора?

— Ты сделал мне их очень много, и я не хотела бы уродовать своего внутреннего человека. Какое именно?

— Мне просто интересно. Ты все еще считаешь своего внешнего человека уродливым?

Она покачала головой:

— Эко говорит, что я красивая. Я знаю, что это неправда и никогда не будет правдой, но я похудела, пока была в отъезде. Ты заметил это?

Я кивнул.

— Мне нужно похудеть еще немного. Я собираюсь попробовать. Я знаю, что никогда не буду выглядеть как Торда, даже близко, но есть кое-что, что я могу сделать с тем, как я выгляжу и одеваюсь, — она коснулась своей свободной шелковой блузки, — и я собираюсь это сделать.

— Через год или два Торде придется с сожалением признаться — по крайней мере самой себе, — что она никогда не сможет выглядеть, вести себя или говорить так, как ты.

— Спасибо. А что это за услуга?

— Я все еще хочу провести свою встречу, но мне придется ограничить число присутствующих. Приведи, пожалуйста, одну из женщин по имени Джали, но не обеих сразу.

— Хорошо.

— Всех троих наших пленных, и нам придется включить охраняющего их солдата. Кроме того, Дуко Сфидо, рядового Куойо и твоего мужа. Ты сама тоже можешь принять участие. Ты сказала, что этого хотела.

— Я и сейчас хочу. Спасибо.

Когда она ушла, Орев спросил:

— Птиц идти? Хорош Шелк!

— Ты прекрасно знаешь, что я собираюсь сделать, по крайней мере, попытаюсь. Ты это одобряешь?

— Хорош Шелк! — повторил он.

Шкура появился первым. Я объяснил ему, что так как здесь только один стул, то он должен быть зарезервирован для дочери генерала Инклито, и сказал, что он может сесть на мою кровать или на пол, если пожелает.

Он покачал головой:

— А старая дама придет? Девушка искала ее.

— Возможно.

— Ей не следует стоять в собственном доме. Я принесу ей еще один стул.

Подошли Дуко Ригоглио, генерал Морелло и полковник Терцо в сопровождении кучера Инклито. Я сказал последнему, что рад его видеть, так как он, так же как дочь и зять Инклито, могут представлять генерала.

— Он хотел, чтобы я вернулся и позаботился о ферме, скоте и пшенице.

— Должно быть, он беспокоится и о своей матери, Аффито.

— Он думал, что вы о них позаботитесь, сэр. Ну, вы знаете, обо всех этих женщинах.

Куойо вернулся с другим стулом и молодой Джали:

— Моя тетя нездорова, мастер Инканто. Могу ли я ее заменить?

Я дал понять, что она может.

— Этот человек, которого вы называете Инканто, был моим другом, — сказала она Дуко Ригоглио. — Если бы не его дружба, я была бы сегодня мертва — или почти мертва — и похоронена. Я пытаюсь отплатить ему добром за добро.

Дуко улыбнулся и сказал, что хотел бы когда-нибудь сказать то же самое; пока он говорил, вошли Мора, Эко и полковник Сфидо.

— Шелк речь! — громко каркнул Орев, и все замолчали.

Я поблагодарил их всех за то, что они пришли.

— Я бы хотел поговорить со всеми, — объяснил я, — но у нас нет места для всех, так что тем из вас, кто здесь находится, придется рассказать все остальным. Я надеюсь, что некоторые из вас также расскажут об этом жителям Бланко, особенно капитану Аттено и его жене. Я не хочу возлагать на кого-то слишком много обязанностей, но я думаю, что Дуко Сфидо вполне может захотеть поговорить с труперами, которых он и я там обучали, Адаттой и всеми остальными.

Сфидо кивнул.

— Эко — наемник. Без сомнения, некоторые из вас узнали это, пока я разговаривал с донной Морой. Он может передать мое прощание капитану Купусу и его труперам, особенно Тоди и Гораку.

— Я так и сделаю, — сказал Эко.

— И передайте капитану Римандо, пожалуйста. Если захотите. Мне очень жаль, что его нет среди нас.

Я замолчал, переводя взгляд с одного лица на другое:

— Донна Мора, конечно, все расскажет отцу. Поистине, провидение привело сюда ее и ее мужа именно сейчас.

— Надеюсь, ты не собрался умирать, — сказала Джали.

— Ты действительно надеешься, что это не так?

— Сам знаешь! Я могла бы...

Мой кивок заставил ее замолчать.

— Конечно, — сказал я.

— Речь, Шелк! — скомандовал Орев.