Но — не далее, не южнее…

Размышляя о природе и сути процесса формирования границ государства, и прежде всего — о его естественных границах, приходишь к выводу, что из всех великих народов лишь русский народ — именно народ в своей простонародной массе — обладал природным точным геополитическим инстинктом, позволявшим ему идти не далее разумного, не далее своего!

Если на Западе подвижки национальных границ были делом королей вкупе с алчными авантюристами, то в России границы на восток продвигал вначале сам народ и лишь потом их закрепляла государственная власть. Так было и с Русской Америкой — она начиналась как инициатива «снизу», затем официально поддержанная Екатериной II и Павлом I.

Развивалась Русская Америка тоже во многом как патриотическая инициатива простых русских людей. Очевидно, поэтому Россия оказалась живуча в памяти простых аборигенов Аляски даже через десятилетия после того, как Русская Америка перестала быть фактом их повседневной жизни.

Геополитический инстинкт русского народа, удерживавший его от продвижения за естественные границы, передался и Российско-американской компании, почему она даже в период наибольшей своей активности никогда не пыталась обосноваться за Амуром. По Амуру — с левобережной стороны, а также в зоне между отвернувшим к Сахалину Амуром и Тихим океаном — да! Но в китайскую, скажем, Маньчжурию — ни-ни… Зачем, если это — не наше.

За Приамурье умные русские люди держались крепко ещё со времён Нерчинского трактата 1689 года, и за эти земли всегда были готовы идти с Китаем на конфликт. И шли, и были жёстки и неуступчивы — как Невельской, как Муравьёв-Амурский. Но те же люди ясно отдавали себе отчёт в том, что Маньчжурия — не российская сфера политических интересов. Как однажды заметила Екатерина: торговать — это одно дело, владеть — совсем другое…

За-амурская Маньчжурия — даже Северная — была в понимании тех русских патриотов, которые были привержены дальневосточному краю России, территорией законно китайской, да так оно и было по всем правилам божеским и человеческим. Но так же твёрдо эти патриоты были убеждены, что Амурский край по эту сторону Амура — это законная русская земля. И вот тут они были готовы идти на неудовольствие высоких бюрократов, на риск и лишения во имя того, чтобы солнце над Приамурьем восходило для России.

Увы, пройдёт менее тридцати лет после продажи Русской Америки, и антироссийская политика Витте и прочих прощелыг похоронит идеи и принципы русских первопроходцев. Эта политика вытащит Россию на тот берег Амура и поведет её к раздору с Японией и к краху перспектив устойчивого мира на Дальнем Востоке.

Во второй половине XIX века Россия вышла на Амур и владела Русской Америкой. Сохраняя за собой обе эти зоны, Россия обеспечивала себе отличное место на берегах того океана, который Герцен называл «Средиземным морем будущего». Американец командор Джон Роджерс, побывав на Амуре, был тоже уверен в его огромном будущем и писал так: «Это — великая магистраль, которую природа проложила от берегов Тихого океана к центру Сибири». Роджерс считал, что на берегах Амура возникнет обширная торговля, а в устье встанет город, которому пророчил судьбу русского Сан-Франциско.

Возможное великое будущее Амура и Приамурья — как оно виделось янки, а также основание Владивостока стали, конечно же, дополнительными причинами того, что Соединённые Штаты торопились с покупкой Русской Америки. И это нетерпение лишний раз проявилось в том, что, когда выяснилось, что вопрос решается Петербургом в пользу США, Сьюард не смог вытерпеть даже пару дней уик-энда и сладил всё со Стеклем в одну ночь.

За один день, и даже за один час, была решена будущая геополитическая «тихоокеанская» судьба России и на «Особом совещании» 16 декабря 1866 года в парадном кабинете Горчакова в здании МИДа на Дворцовой площади. И вот уж куда торопились эти, понять сложно, и даже невозможно.

Ведь торопились они к будущей Цусиме…

Не раз уже в этой книге было сказано, что Россия имела реальный шанс доминировать на всём Тихом океане, а уж на севере его она имела шанс однозначно преимущественный. Северная часть Тихого океана за Алеутами, то есть Берингово море, могла быть, по сути, внутренними российскими водами. А Петропавловск-Камчатский при умной государственной политике мог вырасти в считаные годы в немалый город и могучую крепость — как прочная стратегическая база, подкрепляющая Русскую Америку из русской Азии и укрепляющая саму русскую дальневосточную Азию. Ранее приводив мнение генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьёва на сей счёт, приведу его вновь. Восхищаясь Авачинской бухтой, Муравьёв писал, что если бы Англии случилось в случае конфликта с Россией завладеть Авачинской губой и потом заключить мир, то «уже Авачинской губы» Англия «нам не отдаст, и если б даже заплатила нам миллион фунтов за неё при заключении мира, то выручит его в короткое время от китобойства в Охотском и Беринговом морях».

Муравьёв подчеркнул здесь экономический потенциал Берингова моря и был прав. Даже в двадцатые годы XX века, после всех разграблений англосаксами его богатств, это было богатейшее море, но — где, в каких своих районах? Взглянув на «экономическую» карту Берингова моря, приведённую в 1-й БСЭ, оставалось лишь горько вздыхать… Абсолютное количество значков, обозначающих рыбные, китобойные и котиковые промыслы, краснело и чернело в центральной и северо-восточной частях карты — там, где когда-то были русские воды и русские берега Русской Америки.

А ведь в ХХ веке полностью выявился и военно-стратегический, и военно-политический смысл обладания теми зонами, которые ранее составляли Русскую Америку… Поэтому после добровольной утраты Русской Америки Россия уже не могла замышлять на Тихом океане проекты, возможные в прошлом. Теперь она могла на Тихом океане лишь присутствовать. Однако всё еще оставался вопрос — как? Присутствовать постольку-поскольку или же — мощно, весомо?

Муравьёв ещё в середине XIX века считал реальным второй вариант. Но вот как очевидец, русский военный моряк, описывал Петропавловск даже 1910 года:

«Трудно… назвать городом небольшое селение, каким в те времена был Петропавловск. Он насчитывал всего 600 жителей, включая военную охрану из уссурийских казаков… Бросалось в глаза обилие лавок, торговавших спиртными напитками. Помнится, была там даже площадка перед крыльцом одного торговца, вся вымощенная водочными бутылками донышками вверх.

Петропавловск всем нам показался сонным, безлюдным, почти вымершим… Унылыми своими впечатлениями мы поделились с нашим проводником. Поражённый нашим замечанием, он всплеснул руками:

— Помилуйте, сейчас ведь лето, самый разгар навигации. Жизнь у нас бьёт ключом. К нам приходят русские, американские, японские пароходы. Меховой аукцион бывает. Со всей Камчатки съезжаются сюда промышленники. Это у нас самое оживлённое время в году…»

Вот как даже в 1910 году выглядело то место, о котором Муравьёв-Амурский шестьдесят лет назад беспокоился, что англичане его у нас оттяпают, а потом и за миллион не отдадут.