– Бидди велела передать: если вы не против, она придет вас проведать, но ей не хочется навязываться.

– Скажи ей, пусть приходит когда угодно, в любой день. Я только рада буду поговорить… Тебе не кажется, что Нед и Эдвард сейчас где-то вместе и отлично проводят время?

– Не знаю, Диана.

– Какую глупость сморозила! Просто пришло в голову. – Она отвернулась и стала опять глядеть в окно, на дождь. – Когда ты пришла, я как раз пыталась вспомнить одно стихотворение, которое всегда читают одиннадцатого ноября, в день памяти погибших в Первой мировой войне. Но на стихи у меня всегда была плохая память. – Она помолчала, потом снова повернулась к Джудит с улыбкой на губах. – Что-то о вечной молодости. О нестарении.

Джудит моментально поняла, что она имеет в виду, но строки эти настолько будоражили чувства, что она не была уверена, сможет ли произнести их вслух и не расплакаться.

– Биньон, – подсказала она. Диана недоуменно нахмурилась. – Лоренс Биньон[78], знаменитый в конце прошлой мировой войны поэт. Это он написал.

– И как это звучит?

Она остановилась – к горлу подкатил комок, и она знала, что не сможет докончить строфу.

Но если Диана и заметила ее состояние, то не подала виду.

– Лучше не выразишь, правда? Поразительно, что мистер Биньон сумел разглядеть в бездне отчаяния крупицу чего-то хорошего и написал об этом стихи.

Их взгляды встретились. Диана снова заговорила, очень спокойно:

– Ты ведь была влюблена в Эдварда. Нет-нет, пусть тебя не смущает, что я знаю. Я всегда знала, я все видела. Проблема заключалась в том, что он был еще слишком молод. Молод годами и ребенок в душе. Легкомысленный ребенок. Я немножко боялась за тебя, но помочь ничем не могла. Ты не должна убиваться по нему, Джудит.

– Вы хотите сказать – у меня нет на это права?

– Нет, я совсем не это имею в виду. Я хочу сказать, что тебе еще только девятнадцать и не стоит растрачивать впустую свою молодость, оплакивая несбывшиеся мечты. О господи!.. – Она вдруг рассмеялась. – Я начинаю выражаться, как Барри[79] в этой его отвратительной пьесе «Дорогой Брут». Мы видели ее с Томми Мортимером в Лондоне; все в зале обливались слезами, только мы двое помирали со скуки.

– Нет, я не собираюсь убивать свою молодость… Кстати, я уезжаю. Оставляю вас всех. Во вторник я съездила в Девонпорт и записалась в женскую вспомогательную службу ВМС. Рано или поздно меня куда-нибудь определят – и я уеду.

– Ах, дорогая!..

– Я давно уже думала об этом. И все откладывала. А теперь решила: хватит. И потом, здесь я сделала все, что могла. Бидди и Филлис с Анной устроены в Дауэр-хаусе и, скорее всего, останутся там до моего возвращения. Ничего, если я попрошу вас приглядывать за ними, проверять время от времени, все ли благополучно?

– Разумеется. В любом случае, мы будем видеться с Бидди в Красном Кресте. Чем ты будешь заниматься в ВМС? Небось будешь блистать в «женском экипаже»? Я видела на днях фото в газете – такие милашки, щеголяющие в брюках клеш. Ни дать ни взять участницы Кауасской недели[80].

– Нет, в «женский экипаж» я не попаду.

– Какая жалость.

– Скорее всего, буду стучать на машинке и стенографировать. На флоте это называется «делопроизводитель».

– Звучит не очень-то заманчиво.

– Это же работа.

Диана задумалась, через минуту глубоко вздохнула.

– Мне даже думать тяжко о том, что ты уедешь. Но, значит, так надо. И с Джереми мне так трудно было расставаться, когда ему пришло время покинуть нас. Никакими словами не описать, как он поддерживал нас одним своим присутствием, несмотря на то что пробыл-то всего два дня. А потом ему пора было возвращаться на службу. На другой корабль, надо думать.

– Он заезжал к нам в Дауэр-хаус попрощаться. Это он сказал мне, чтобы я пришла вас проведать.

– Если серьезно, я считаю его одним из самых замечательных людей среди тех, кого знаю. Кстати, это мне напомнило одну вещь… – Отвернувшись, она принялась выдвигать крошечные ящички в столе и рыться в их содержимом. – Где-то тут у меня должен быть ключ. Раз ты нас покидаешь, то тебе нужен ключ…

– Ключ?!

– Да. Ключ от моего дома на Кэдоган-Мьюз. Когда началась война, я сделала с него штук пять дубликатов. И раздала: один – Руперту, еще один, естественно, Афине. И Гасу, и Джереми, и Эдварду. И у Эдварда был… ага, вот он. Тебе надо будет прицепить к нему бирочку, чтобы не потерялся. – Она бросила ключ через стол, Джудит поймала его. Маленький латунный ключик от американского замка. Она зажала его в ладони.

– Но зачем вы мне его даете?

– Ну, дорогая, мало ли что… Война, люди ездят с места на место, в Лондоне народу тьма, гостиницы будут битком набиты – да и в любом случае там сумасшедшие цены, – а так у тебя хоть будет где переночевать, какая-никакая крыша над головой. Если, конечно, его не разбомбят и не случится ничего ужасного. Мне теперь в Лондон ездить незачем, а если и выберусь туда когда-нибудь и застану на Кэдоган-Мьюз кого-нибудь из вас, так ничего страшного. Места хватит.

– По-моему, это прекрасная идея. Как мило с вашей стороны и как великодушно!

– Да что ты, никакого тут великодушия. Я только буду рада, если мой дом вам послужит. Ты останешься на обед? Пожалуйста, оставайся! Сегодня пирог с крольчатиной, огромный, на всех хватит.

– Я бы с удовольствием, но надо домой.

– Лавди – в Лиджи, зато Афина дома…

– Нет. Как-нибудь в другой раз. Я только хотела с вами повидаться.

Диана поняла ее.

– Хорошо, – улыбнулась она. – Я им скажу. В другой раз, так в другой раз.

Эдгар Кэри-Льюис взял себе за правило самолично разбирать приходящую корреспонденцию. Каждое утро он уносил письма, оставленные почтальоном на столе в холле, к себе в кабинет и, прежде чем передавать Диане, просматривал их сам. Полторы недели прошло со дня гибели Эдварда, а письма все продолжали приходить. Писали старые и молодые, богатые и бедные – люди всех возрастов, общественных слоев и занятий, – и полковник внимательно прочитывал каждое письмо, откладывая в сторону те, что были недостаточно деликатны (несмотря на лучшие побуждения их авторов), – такие письма, как он опасался, могли огорчить его жену. На них он отвечал сам и затем их уничтожал. Остальные же клал Диане на письменный стол, предоставляя ей самой с ними разбираться.