к лампе, из-за брони он казался погружённым во тьму — и только горящие энергией глаза на смуглом лице выделяли его.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Эмма, аккуратно закрывая за собой дверь. Наверное, когда-то, в другой жизни, она испугалась бы такого визита. Но не сегодня. Не сейчас.

Из всех детей Саргия Володя, почему-то, всегда казался ей самым безобидным. Да, он изо всех сил нахальничал, язвил и хамил, но за всем этим Эмма чувствовала некую обиду на мир. Страх, что другие раскроют, какой он на самом деле. Всего лишь испуганный ребёнок, которого оставили одного.

Который один даже среди братьев и сестёр.

Увидев медичку мальчишка вскинул руку в приветственном жесте. Лицо его оставалось непривычно серьёзным.

— Добрый вечер, Эмма. Или уже ночь? Неужели ты так сильно заболталась с моим папаней? Он бывает ужасно обходителен, если того захочет.

Одной фразой он вогнал Эмму в краску, и она порадовалась, что во тьме не видно, как сильно она покраснела.

— Переходи к сути, если у тебя ко мне дело. Или прочь за порог. Я устала и хочу отдохнуть.

Володя поднялся с кровати и подошёл к ней вплотную. От его доспеха пахло озоном и холодом. Хоть мальчишка и возвышался над ней, Эмма не чувствовала себя рядом с ним маленькой. Ей даже показалось, будто бы он съёжился, не в силах выдерживать пристального взгляда.

— Полковник как-то сказал мне, — протянул Володя, — что все реки берут начало в одном и том же месте. Иди вдоль русла любой из них — и ты обязательно придёшь к источнику.

— Что это значит?

— Папаня, небось, рассказывал тебе, что всем нам нужно плыть по течению, не сопротивляться счастью и тому подобное, да? — Эмма никогда не видела мальчишку таким злым. Володя практически выплёвывал слова, не забывая, правда, их немного растягивать. Впервые она заметила, что из всех детей Саргия, только маленький нахал копировал манеру речи отца.

Володя потух так же быстро, как и зажёгся. Он поднял правую руку и снял с неё латную перчатку. Хоть в темноте Эмма и не могла рассмотреть всех деталей, но даже так она рассмотрела, насколько бледной, тонкой и болезненной казалась кисть.

— Я снимаю доспех два раза в день, — сказал Володя. В его голосе не было ни горечи, ни сожаления — он просто констатировал факт. — И даже так я едва успеваю восстанавливаться. А ведь когда-то я его мог таскать неделями.

— Что изменилось?

— Я не знаю, — мальчишка пожал плечами. — Может быть, просто наш срок истёк. Скольких людей мы уже пережили в этой деревне: не счесть. Для них мы юные боги, которые живут в другом временном потоке. Для нас же такая жизнь пытка. Раньше доспехи сохраняли нас, ускоряли время, чтобы мы не сошли с ума. Теперь такое ощущение, что они его замедляют сильнее обычного. Они… они высасывают нас.

— Почему же ты не откажешься? Сними с себя эту дрянь. Живи как обычный человек!

— Не могу, — помотал головой Володя. — Меня подхватит течение времени и унесёт прямиком к смерти.

Сказав это, мальчишка усмехнулся:

— И нет, я не говорю, что умру сразу, как только сниму доспех. Просто я уже не смогу вернуться в обычное время. Я останусь здесь, с жителями деревни, может, женюсь, наклепаю детишек, состарюсь и умру в постели в окружении своей настоящей семьи — а не той, на которую меня обрекла судьба. Я не против умереть. В конце концов, все мы смертны. Вот только люди вокруг меня уже придумали, как я должен сдохнуть.

— Ты сегодня говорил, что придётся принести вас в жертву.

— Именно. А как думаешь, почему нас выбрали? Мы агнцы на заклание и участь свою изменить не можем.

— Просто не подчиняйтесь! Так вы спасётесь.

— Правда что ли? — издевательским тоном переспросил Володя. — А я и не знал! Ты же говорила с Витей. Чёрт возьми, ты и сама движима теми же чувствами. Ты прекрасно понимаешь, почему отказаться мы не можем. Слишком много людей погибло, чтобы мы оказались здесь, чтобы все фигуры на доске сошлись. Все вокруг говорят тебе: «Ты должен умереть, чтобы все остальные обрели счастье!» И что я должен делать, скажи? Что я должен делать?!

— Успокойся, — попросила Эмма. — Я понимаю. Прости. Я сама до сих пор не уверена, почему делаю это. Чувство долга, наверное? Надежда, что сумею воскресить мужа? Я уже ничего не знаю. Просто… у меня есть этот дар, и растратить его понапрасну было бы преступлением вселенского масштаба.

— Тебе нужна наша жизненная энергия, чтобы вернуть Бога, — сказал Володя. — Поэтому-то мы и здесь. Доспехи лишь часть паззла.

— И ты думаешь, что вы все погибнете в процессе воскрешения Освободителя?

— Когда ты сказала, что придётся обменять одну жизнь на другую, я почти поверил, что так и будет. Но знаешь, что я думаю теперь? Мы выживем. У нас хватит сил. Но чёртовы доспехи нас сожрут, если мы попробуем вступить в бой. Потому-то я и пришёл сюда, попросить твоей помощи.

Он надел перчатку и рухнул на кровать, уперев кулаки в подбородок.

— Папа всё же прав, — заметил он. — Все мы несёмся по реке жизни, не в силах поменять пункт назначения — смерть. Но я хочу выбрать, как умереть! Они украли у меня спокойную старость. Гарантировали, что умру я в бою. Что же, раз так, то я всё равно возьму своё. Пусть я умру в схватке, но в той, что выберу сам!

— Подожди, подожди, — Эмма уже начала путаться. — О какой схватке ты говоришь? Мы же только что обсуждали, что ваша энергия нужна для воскрешения.

Володя громко цокнул языком от раздражения.

— Гарпия, которую я вынужден называть сестрой, решила за всех нас, что мы должны исполнить папину волю и вернуть Освободителя. Принудила она нас тумаками и давлением. Папа твердил, что путиГоспода неисповедимы. И для неё это всё выродилось в людоедскую идеологию, что все мы инструменты Божьи — и у любого инструмента есть предназначение. Если инструмент сопротивляется своему предназначению, то он несчастлив. Стоит же ему сдаться и поддаться течению, как он обретает спокойствие, достигает мира с самим собой. Поэтому нам не стоит задаваться вопросами, почему это мы должны умереть, нет, она ожидает, что мы просто ринемся в бой, как того пожелал полковник. Ведь всё это часть плана Бога. Вот так Вера заставляет мир иметь смысл. Её убеждения теперь проникли в голову папы, теперь он сам думает, что именно этого и желал с самого начала. Желал, чтобы его