Одолев врагов, два «помёта» снова бросились в объятья друг другу и в мгновение ока превратились в одного скорпиона.

— Жульничество! — заревел Ураган. Он вскочил и попытался выхватить свой кремнёвый меч.

Геслер взвился и вместе с Истином кое-как удержал своего разбушевавшегося товарища.

— Мы же его осмотрели, Ураган! — вопил Геслер. — Со всех сторон! А потом поклялись! Я поклялся! Фэнером и Тричем, будь ты неладен! Откуда же мы могли знать, что Счастливый Союз — это не просто странное имечко?

Подняв глаза, Скрипач встретил твёрдый взгляд Спрута. Одними губами сапёр произнёс: «Мы богаты, ублюдок!»

В последний раз покосившись на Геслера с Истином, которые волокли куда-то остервеневшего Урагана, сержант присел рядом с Иббом.

— Ладно, парень. То, что я дальше скажу, — только для ушей морпехов, особенно сержантов. Мы сегодня ночью должны сами превратиться в Счастливый Союз для большого злобного Онагра. Я объясню, что приказала сделать адъюнкт, — повторяй, Ибб. Слово в слово — ясно?

С заката прошло три колокола. Пыль от Стены Вихря заслонила звёзды, так что темнота за кругом костров стала почти непроглядной. Пехотные взводы выдвинулись на смену караула на заставах. В хундрильском лагере воины сняли свои тяжёлые доспехи и приготовились отойти ко сну. Вдоль дальних траншей лагеря скакали конные патрули виканцев и сэтийцев.

Скрипач вернулся от ротных фургонов к костру четвёртого взвода с сумкой на плече. Поставил её на землю и распустил ремешки.

Рядом растянулся Спрут. Его глаза вспыхнули отблесками пламени, когда сержант начал извлекать из сумки разноразмерные, завёрнутые в кожу предметы. Вскоре их набралась уже дюжина. Затем Скрипач принялся разворачивать свёртки, в которых блеснули полированное дерево и чернёное железо.

Остальные солдаты взвода в последний раз проверяли оружие и доспехи. Среди них постепенно нарастало напряжение, отбившее охоту болтать.

— Давненько мне такие не попадались, — пробормотал Спрут, когда Скрипач разложил перед собой предметы. — Я-то видел копии. Некоторые, правда, были почти так же хороши, как оригиналы.

Скрипач хмыкнул:

— Ещё осталось несколько штук. Главная опасность — в отдаче. Вся треклятая штуковина может просто на куски разлететься при спуске. Мы с Валом вместе эту систему придумали, а потом нашли в городе Малазе мейрийскую ювелиршу — понятия не имею, чем она там занималась…

— Ювелиршу? А не оружейника?

— Ага. — Сержант принялся собирать арбалет. — И ещё резчика по пробкам и затычкам — их заменять нужно после двух десятков выстрелов…

— Когда размягчатся.

— Ну, или расколются. Всё дело в плечах, когда они распрямляются, ударная волна идёт. В отличие от обычного арбалета, из которого стрела вылетает настолько быстро, что её не касается вибрация. А тут болт — как чушка тяжёлый, и наконечник перевешивает — он с ложа не вылетит так быстро, как ты бы хотел, так что нужно, чтобы что-то принимало на себя отдачу, прежде чем она доберётся до древка.

— И глиняного шара на конце. Умно́, Скрип.

— Пока что — работает.

— И если не подведёт…

Скрипач поднял глаза и ухмыльнулся:

— Если подведёт, я уж пожаловаться не смогу.

Последняя деталь, щёлкнув, легла на место, и сержант отложил громоздкое оружие. Переключился на болты, каждый из которых был завёрнут отдельно.

Спрут медленно выпрямился.

— А «шрапнелей»-то и нет.

— Ясен Худ! «Шрапнель» я и сам швырнуть могу.

— А этот арбалет сможет как следует разогнать «ругань»? Трудно поверить.

— Ну, идея такая: целишься, стреляешь, а потом кусаешь землю.

— План мудрый, Скрип. Но ты же нам всем дашь знать, когда выстрелишь, правда?

— Конечно! Громко и внятно.

— И какое слово нам нельзя пропустить?

Скрипач заметил, что остальные солдаты взвода оставили свои приготовления и тоже ждут ответа. Он пожал плечами.

— «Ложись». Ну или любимый сигнал Вала.

— И что это был за сигнал?

— Вопль ужаса. — Сержант поднялся на ноги. — Ладно, солдаты. Пора.

Когда последние песчинки пересыпались в нижнюю чашу, адъюнкт отвернулась от часов и кивнула Гэмету:

— Когда вы присоединитесь к своим ротам, Кулак?

— Через несколько мгновений, адъюнкт. Хотя я не поеду к ним, пока не начнётся бой, поскольку собираюсь оставаться в седле.

Он заметил, как Тавор нахмурилась, но ничего не сказала, а перевела взгляд на двух юных виканцев, которые стояли у выхода из шатра.

— Вы завершили свои ритуалы?

Нихил пожал плечами:

— Мы поговорили с духами, как ты и приказала.

— Поговорили? И это всё?

— Когда-то, быть может, мы и могли их… заставить. Но мы ещё в Арэне предупреждали тебя: наша сила не та, что прежде.

Бездна добавила:

— Духи этой земли сейчас встревожены, легко отвлекаются. Что-то ещё происходит. Мы сделали всё, что смогли, адъюнкт. По крайней мере, если один из налётчиков шаман, есть небольшой шанс, что тайна откроется.

— Вы сказали, что-то ещё происходит. Что именно?

Прежде чем она смогла ответить, Гэмет сказал:

— Прошу прощения, адъюнкт. Я должен идти.

— Разумеется.

Кулак оставил их. Разум его заполонил туман, последние мгновения до начала схватки всегда порождали тревоги и сомнения. Он слыхал, что эта хворь мучит других командиров, но не думал, что придётся пережить её самому. Ток собственной крови гудел в ушах так, что заглушал внешний мир. Да и прочие чувства словно притупились.

Шагая к своему коню, которого уже держал наготове солдат, Кулак потряс головой, пытаясь очистить мысли. Если солдат и сказал что-то, когда Гэмет принял поводья и забрался в седло, Кулак этого не услышал.

Адъюнкт осталась недовольна его решением самому поехать в бой. Но Гэмет считал, что достигаемая мобильность стоит такого риска. Неспешным аллюром он поскакал через лагерь. Костры догорали, и всё вокруг казалось до странности призрачным. Проезжая мимо солдат, скорчившихся рядом с углями, он горько позавидовал их свободе. У простого солдата и жизнь проще. Гэмет снова усомнился в том, что вообще способен командовать другими.

Возраст ведь не приносит мудрости сам по себе. Но дело не только в этом, верно? Пусть она и сделала меня Кулаком, дала легион. И пусть солдаты отдают честь, проходя мимо, — но хоть не здесь, хвала Худу, не на вражеской территории. Нет, это всё никак не подтверждает, что я подхожу для этого звания.

И сегодня ночью — моё первое испытание. О, боги, нельзя было возвращаться на войну. Нужно было отказаться, как бы она ни настаивала, — проклятье, да она просто была уверена, что я наверняка исполню любое её желание.