– Вы здесь, – медленно проговорила Гвенна, – в этой экспедиции не из праздного любопытства.

– Любопытство не бывает праздным.

– Непременно попрошу высечь эти слова на вашем надгробии.

– Люди очень давно дожидаются моей смерти.

В его голосе не было самодовольства.

– Давайте-ка я спрошу прямо, – сказала Гвенна. – Зачем вы здесь? Зачем отправились с нами? Кеттралы вам, конечно, на хрен не нужны.

Он разглядывал ее своими серыми глазами.

– Напротив. Меня очень интересуют кеттралы. Но вы правы в том, что меня интересуют не только они.

– Жду не дождусь уточнений.

– История…

– История была и нету, – перебила Гвенна. – Что бы ни было здесь раньше, оно прошло.

Киль строго взглянул на нее:

– История никогда не кончается. Порой она засыпает, не более того.

– Что бы эта чушь ни значила.

– Поймите, с Менкидоком что-то не так.

– Кроме шуток? – Она вылупила на него глаза.

– Что-то, помимо болезни. Найденный нами на юге город… Его не должно там быть. И тела в Соленго… – Киль покачал головой. – Мир вывихнул сустав.

– С миром всегда так. Вам ли, историку, не знать? Всегда где-то что-то идет кувырком.

– В данном случае просматривается закономерность.

– Какая закономерность?

– Я еще не могу представить цельную картину.

– Вот чем вы тут занимаетесь? Ищете недостающие кусочки?

– А также веду подготовку к различным бедствиям.

– Каким еще бедствиям?

Он долго не сводил с нее серых, как камень, глаз. А когда наконец ответил, голос был холоднее стен этого склепа.

– К войне. – Он поднял Хал знает сколько раз переломанный палец. – Голоду.

Еще один палец.

– Мору. Безумию. Хаосу. – Растопырив все пальцы, Киль уставился на свою ладонь, словно впервые увидел, и стиснул пальцы в кулак. – Уничтожению.

54

Третий день отборочных боев раскололся надвое. В небе на севере чернела туча. Дельту секли молнии. По всему небосклону раскатывался гром, соперничая с шумом собравшейся толпы. Но прямо над ними сияло яркое немеркнущее солнце. Рук потянулся к воде. Он все утро не мог напиться.

Его тело, как и этот день, словно раскололось надвое. При мысли о смертоубийстве беспощадный кулак больно сжимал желудок. Месяцы бега, подъема тяжестей, учений привели наконец к убийству. Убей или умри. Стоило представить зажатое в руке копье, вообразить, как оно входит в чужое тело, к горлу подступала тошнота. Представлялись большие глаза Эйры, глядящей на его отступничество. И все же – не только тошнота. Под ней струей знойного ветра растекалась почти судорожная готовность, как если бы, пережив тошноту и раскаяние, он должен был обрести чистоту и волю к охоте.

Отхлебнув еще воды, он усилием воли вернулся к настоящему, напомнил себе, что бой – еще не конец. Его просто надо пройти, чтобы достичь истинной цели – побега.

Чудовище, Мышонок и Тупица встретили план с недоверчивым восторгом.

– Вот уж тупое дерьмо, – хихикала Чудовище. – Глупо, глупо, глупо! Да что уж там, сколько глупостей сделано, нечего и менять.

Она прищурилась:

– Вы наверняка понимаете, каким искушением будет, вскрыв ту дверь, уйти без вас.

– Куда уйти? – негромко осведомился Рук.

– В таком большом городе хватает укромных мест, – картинно пожала она плечами.

– И охота тебе прятаться до конца жизни? – Он покачал головой. – Уйти с Арены – это даже не первый шаг. Бежать – значит совсем покинуть город. А для этого вам нужен я.

– Умеешь ты разрушить девичьи мечты, – помрачнела Чудовище.

– Мечтай, я разве против? – Рук потрепал ее по плечу. – Просто хочу, чтобы в твоих мечтах нашлось место нам с Талалом и Бьен.

После долгих переговоров женщина согласилась выбраться за стену, посмотреть, сумеет ли взломать замок кладовой, и вернуться с докладом. Станет ли она соблюдать соглашение – другой вопрос, и над ним перед боем не осталось времени ломать голову.

Талал, прислонившись к загородке отсека, смотрел на засыпанный песком круг. Он долго стоял так, прежде чем покачать головой.

– В городе что ни день гибнут сотни людей – тонут, умирают от паучьего яда, от старости, а им еще это понадобилось.

– Жертвоприношение, – пожал плечами Мышонок и в который раз покосился на нужной горшок у стены с трещиной.

– Ложная жертва ложным богам, – проворчала Бьен.

Она сгрызла ноготь до мяса, до крови в лунке. Спохватившись, удивленно осмотрела, вытерла руку о нок и повернулась к Талалу.

– Каково было расти там, где никто никогда не слышал о Троих?

– Люди есть люди.

– Как эту хрень ни понимай, – бросила Чудовище.

– Понимать надо так, что люди любят смотреть на смерть. Для убийства изобретают разные поводы: ради богов, ради императора, ради детей, ради чести. И способы изобретают разные: войны, рабство, резня во имя освобождения окраин империи от целых племен… – Талал помолчал, качая головой. – Но без убийства нигде не обходится. Никогда.

– Не верю, – вытаращилась на него Бьен. – Должен быть лучший путь.

Талал наконец перевел взгляд на нее:

– Конечно, он есть. Только лучший путь никому не нужен.

Солдат кивнул на трибуны, заполненные тысячами домбангцев. Они висели на перегородках, лезли на опоры, колотили пятками в настил, наполняли воздух тяжелым, как груз, шумом.

Рук заставил себя вглядеться в толпу, выделить лица.

Он остановил взгляд на лысоватом мужчине с родимым пятном на щеке. Его обнаженные руки по локоть были лиловыми. Красильщик, значит. День за днем проводит у красильных чанов, тихо трудится, окрашивает ткани, как умеет добавляет миру красок. Сейчас он вопил в лицо соседу, брызгал слюной.

Через несколько человек в том же ряду маленькая, не старше семи, девочка смастерила себе куклу из початка сладкого тростника. И нарядила в лоскутки, придав ей сходство с одним из Достойных: обрывок сети в руке, прутик-копье в другой. На глазах у Рука девчушка начала медленно, старательно, с нескрываемым наслаждением расчленять куклу, швыряя оторванными конечностями в нижние ряды.

– Эйра указывает лучший путь, – сказал Рук.

Слова прозвучали фальшиво и походили на плохо обожженный горшок, готовый развалиться под собственным весом.

– В том, что ждет нас сегодня, Эйре места не будет, – отозвался Талал, встретив взгляд Рука.

Тупица захихикал из-под полей своей шляпы.

– Просто напоминаю: ты здесь, чтобы сражаться, а не сочинять трактат о божественной подоплеке человеческой нравственности. – Он кивнул на круг, куда рабы выносили стол с оружием.

– Когда же мы узнаем, с кем бьемся? – обратилась к Коземорду Бьен.

– Скоро, – ответил мастер. – Но прежде верховная жрица… Удостоит нас нескольких слов.

Чудовище сплюнула на песок. Впрочем, никто, как видно, не разделял ее презрения. Когда у высокого корабельного борта появилась Ванг Во, арену накрыла тишина, словно женщина, просто явив свое лицо, преобразила буйную толпу