— Как ловят рыбу? — спросила Маус. Червей долго искать не пришлось: земля ими буквально кишела.

— Давай закинем удочки и посмотрим.

Ничего путного не получилось: крючки попали на отмель, их было видно даже с берега!

— Отойди в сторонку, — велел Тео. — Попробую подальше закинуть! — Он смотал леску и поднял удочку над головой. Тонкий конец описал дугу и — плюх! — опустился на глубине. Леска натянулась почти сразу. — Чума вампирья! — пролепетал Тео. Казалось, его глаза вот-вот вылезут из орбит. — Что же делать?!

— Не упусти ее! Только не упусти!

Попавшаяся на удочку рыба танцевала у самой поверхности воды, и Тео начал сматывать леску.

— Она огромная!

Пока Тео тащил рыбу к берегу, Маус вошла в воду — бр-р, холодно! — и попыталась зачерпнуть ее ведром. Рыба увернулась, а вот у Маус ноги тотчас запутались в леске.

— Тео, помоги!

Оба захохотали. Ловкий Тео без труда схватил рыбу и перевернул — та мигом перестала сопротивляться. Маус освободилась от лески, выволокла ведро из воды и увидела в его руках рыбу. Больше всего она напоминала длинный пучок мышц, усыпанный алмазной крошкой. Булавка воткнулась в нижнюю губу — рыба даже червяка не проглотила!

— Какую часть едят? — спросила Маус.

— В зависимости от аппетита: если голод сильный, то всю!

Тео поцеловал Маус, и она едва не задохнулась от счастья. Перед ней все тот же Тео, ее любимый! Поцелуй не оставил ни малейших сомнений: что бы ни случилось в той камере, его любовь к ней по-прежнему сильна.

— Моя очередь! — Маус оттолкнула Тео, взяла удочку и закинула в воду так, как только что делал Тео.

Вскоре ведро наполнилось рыбой: река была невероятно богата и щедра. Бескрайнее синее небо, блики солнца на воде, тихое, забытое всеми место и Тео, вот он, рядом — как поверить в такое чудо? На обратном пути Маус снова вспомнила семью с фотографий: родителей, двух девочек и победоносно скалящегося мальчишку. Они здесь жили и умерли. Почему-то лишь теперь Маус чувствовала: эти люди больше, чем фотоизображения, они действительно жили.

Маус с Тео выпотрошили рыбу, разделали и разложили куски на полках коптильни: завтра они вынесут их на солнце и завялят. Одну рыбину оставили на ужин и поджарили на сковороде с луком и картошкой.

На закате Тео взял дробовик, который держал в углу кухни. Маус убирала вымытую посуду в шкафчик и, обернувшись, увидела: Тео достал из магазина патроны, сдул с каждого пыль и вернул на место. Затем он вытащил нож и тщательно вытер о штанину.

— Ну, мне пора, — откашлявшись, проговорил он.

— Нет, Тео! — Маус оставила тарелки, шагнула к нему, взяла дробовик из рук и положила на стол. — Мы здесь в полной безопасности, — проговорила она и тут же почувствовала: это правда. Они с Тео в безопасности, потому что она в это верит! — Не уходи!

— Маус, по-моему, это неразумно! — покачал головой Тео.

Маус прильнула к нему и подарила долгий поцелуй, который лучше слов говорил: они в безопасности, они оба в безопасности. Малыш в ее утробе начал икать.

— Пойдем в спальню, Тео, — попросила Маус. — Пожалуйста, я очень хочу, чтобы ты сейчас был со мной.

В тот вечер, когда они прижались друг к другу на старой кровати, Тео признался, что боится спать. Он прекрасно понимал: не спать нельзя. Не спать — это все равно что не есть или не дышать: задержишь дыхание и терпишь, пока перед глазами не появятся пестрые точки, а каждая клеточка тела не застонет: «Воздуха… Воздуха…» Так и было в камере, причем не однажды, а изо дня в день.

Жуткий сон больше не снился, а безотчетный страх остался: только открой глаза — мигом провалишься в забытье. Он бы поддался Бэбкоку, если бы не девочка. Она пришла в его сон и остановила занесенную руку. Впрочем, в какой-то мере Эми опоздала: он уже сломался, был готов убить и ту женщину, и кого угодно еще. Он бы любые требования выполнил! От этой ужасной истины отрешиться невозможно. Стоит осознать ее, и ты больше не ты.

Слова признания растворялись в бархатном мраке ночи. Маус крепко обняла Тео и выслушала от начала до конца. Воцарилась тишина.

— Ты спишь?

— Нет-нет, что ты! — солгала успевшая задремать Маусами.

Тео придвинулся ближе, взял ее руку и положил себе на грудь, словно ее ладонь согревала не хуже одеяла.

— Очень прошу, не засыпай! Пожалуйста, позволь мне заснуть первым!

— Конечно, Тео, конечно, я подожду, пока ты не заснешь.

Тео затих, а вот малышу отдыхать явно не хотелось. Он кувыркался и пинал прижавшихся друг к другу родителей.

— Мы здесь в безопасности, — проговорила Маусами. — Пока мы вместе, можно ничего не бояться.

— Надеюсь, это правда! — вздохнул Тео.

— Конечно, правда! — горячо заверила Маус. Тео задышал ровнее: его наконец-то сморил сон, а Маус все лежала, глядя во тьму. «Это правда, — думала она. — Иначе и быть не может».

59

До гарнизона добрались ближе к вечеру. Солдаты отдали рюкзаки, но не вернули оружие. Членов отряда не считали пленниками, но продолжить путешествие не позволяли. Как выразился майор, их «взяли под защиту». От реки солдаты двинулись прямо на север. За горным перевалом лежала другая долина, от нее убегала разбитая колеями тропа. Лишь по чистой случайности друзья сами на нее не наткнулись. С запада наползли темные тучи, заморосил дождь, ветер принес запах дыма.

К Питеру подошел майор Грир. Сколько ему лет? По глубоким, избороздившим лоб морщинам казалось, что под сорок, зато стати, особенно в сочетании с высоким ростом, позавидовал бы любой юноша. Форма из буро-зеленого камуфляжа сидела как влитая. На бритой голове красовалась маленькая шерстяная шапочка. Майор туго затянул широкий кожаный ремень и набил карманы всякой всячиной. Как остальные пятнадцать бойцов, он обмазал лицо сажей и грязью, отчего белки глаз казались невероятно яркими. Он и его люди напоминали волков, диких лесных созданий. Впрочем, разве члены отряда дальней разведки могут выглядеть иначе? Они проводят в лесу по несколько недель кряду, вот и похожи на лесных обитателей.

Грир остановился, поднял на плечо винтовку, помимо которой носил большой черный пистолет, глотнул из фляги и махнул в сторону горного склона. Солдаты прибавили шагу, и Питер почувствовал: гарнизон близко. Горячая еда, койки вместо сырой земли — от такой перспективы усталость как рукой снимало.

— Осталось немного, гарнизон за следующим перевалом.

Как показалось Питеру, за несколько часов между ним и Гриром возникло что-то вроде дружеской симпатии. После чудовищно нелепой поимки члены отряда напрочь отказались разговаривать: каждый ждал от товарищей какого-то сигнала. Нарушил молчание Майкл. Перепачканный рвотой, измученный, он с трудом поднял голову и пролепетал: «Сдаюсь, мать вашу, сдаюсь! Мы из Калифорнии, ясно? Теперь пристрелите меня! Что угодно, только хватит качелей с каруселями!»