Но король Боррас только шипел сквозь зубы:

– Молятся своим богам, дураки.

Потом, повернувшись, он бросил своему командующему артиллерией:

– Гасгон, собачий сын, приготовь катапульты, пусть собьют со стены эту бабу, которая смотрела на меня из бойницы… Быстрее же, козел, уродливое порождение дьявола!

Посему Гасгон направил свою катапульту и прицелился грубым камнем в Герту, глядевшую со стены и в этот миг забывшую и о сражении, и обо всём прочем.

Раз прицеливал он свою машину, и два, и три раза; и раз, и два, и три раза возвращался, не нажав на спуск.

– Пёс, – подъехал к нему Боррас, – почему ты не стреляешь?

Поглядев на своего короля с каплями холодного пота на лбу, тот выговорил:

– О, господин мой, там нет ничего… То есть там ничего нет сейчас и не было, когда я устанавливал рычаги; но всякий раз, когда я протягиваю руку к спуску, передо мной возникает этот король, которого мы убили вчера. Обнажив меч, он смотрит на меня нестерпимым взором. Я не могу выстрелить, мой господин… Боже, спаси меня! – завопил он, потому что Боррас, подбросив движением руки огромный железный шар кистеня*, принялся раскручивать его за ремень – оскалившись и наклонив голову вперёд.

– Сын дохлой овцы, разве призрак может остановить камень, пущенный из петрарии? Ступай же к королю Олафу!

И Боррас нанёс удар прямо между глаз в обращённое к нему лицо, и Гасгон пал мёртвым, не издав даже стона; даже мать или жена не могли бы узнать его теперь, ибо кистень разнёс череп вдребезги.

– Ну а теперь я испытаю на крепость призрак человека, которого уже убил однажды. И убью снова, да поможет мне в этом Бог! – крикнул Боррас.

Он соскочил с коня и потянулся к затвору, и едва он опустил руку, перед ним возник Олаф с блестящим мечом в руке, жёлтые волосы его трепал ветер.

– Значит, ты не умер? – в ярости завопил Боррас и, разразившись проклятиями, нажал на спуск.

Вылетевший со всей силой камень, тем не менее, устремился не к Герте, а в сторону, сразив сразу двоих лордов Борраса; лишив жизни одного из них, он навсегда искалечил второго. Взвыв словно ополоумевший пёс («Ведьма! Ведьма!»), Боррас вскочил на коня и, словно одержимый, поскакал к городу, будто собирался перепрыгнуть и ров, и стену, извергая при этом такие безумные богохульства, что их нельзя и передать.

За своим королём, чтобы защитить его, поспешили десятков пять рыцарей и ратников – и вовремя, потому что створка огромных ворот шевельнулась, с тяжёлым стуком упал подъёмный мост, и из города выехал один-единственный рыцарь, вооружённый вместо копья северным топором. Невысокий и стройный, он производил впечатление опытного бойца. Прорвавшись мимо передовых всадников Борраса, нёсшихся врассыпную, словно на скачках, сбросив при этом с коней двоих, подвернувшихся ему под правую и под левую руку, он направился прямо к королю. Они сошлись, и, когда ослеплённый яростью Боррас ударил, рыцарь, отведя в сторону тяжёлую булаву, поразил короля в шлем. Боррас вывалился из седла.

– Герта! Герта! – крикнул рыцарь, ловя за уздечку коня Борраса, а потом бросился назад к воротам, где засевшие в боковых башнях лучники готовы были прикрыть его отступление. Целых двадцать ярдов застрявший ногой в стремени Боррас волочился за конём по земле, а потом кожаный ремень лопнул; заметив это, всадники прекратили погоню за победителем – к счастью для себя, ибо первые стрелы лучников уже поразили насмерть троих преследователей, ещё пятеро получили ранения, и стрелки уже вновь напрягали тетивы.

– Герта! Льюкнар за Герту! – вновь выкрикнул рыцарь, повернувшийся лицом к врагам, прежде чем пересечь подъёмный мост. Однако один из них, привстав в стременах, уже отводил руку с копьём. Но, прежде чем оно оставило его руку, горло воина пробила стрела, и он пал замертво.

– Герта! – выкрикнул лучник.

А потом подъёмный мост пополз вверх, с него в ров посыпались мелкие камешки, рухнула решётка, и, наконец, затворились тяжёлые ворота.

И вновь прозвучал мощный крик: «Герта! Королева Герта!» Тем не менее, когда пираты обнаружили, что король Боррас не убит, а только претерпел тяжкие удары, они выдвинули осадные машины, и катапульты с баллистами и таранами потрясли стену, покрывшуюся трещинами в самых ветхих частях; как град сыпались стрелы, и у города начали ставить «котов» – высокие деревянные башни, защищённые от огня толстыми шкурами.

Тем не менее весь тот трудный день защитники, которых было так мало на длинной стене, бились весело и с верой в победу – как и подобает отважным мужам.

Не добившись успеха, враги доставили весть об этом побитому королю Боррасу, дёргавшемуся в постели; заскрипев зубами, он принялся сквернословить и едва не обезумел от злобы.

И всё это время над грохотом, с которым пущенные из баллист камни ударяли в стену, над ударами уродливых таранов, над стуком молотов, скреплявших железными обручами осадные башни, над свистом стрел, над ранами, усталостью, смертью друзей звучало: «Герта! Королева Герта! Герта!»

Кто знает, сколько людей провели ту ночь без сна и спали ли они вообще – кроме тех, кто был окончательно утомлён дневной битвой или непрестанным волнением? Многие даже не пытались уснуть, но, усевшись возле холодного очага, рассказывали друг другу разные истории и повести об отваге – в основном о добрых старых временах, предшествовавших нынешним, не менее добрым; другие расхаживали по стенам, снедаемые лихорадочным стремлением увидеть происходящее; были среди них и такие, кто провёл ночь у постели получившего тяжкое ранение друга; ну а иным – матерям, возлюбленным и друзьям – пришлось, стоя у одра, в последний раз пожать холодную руку – с горькой горечью и тяжкой тяжестью в сердце.

Ночь выдалась тёмной. Задувал порывистый ветер, накрапывал дождь… Дни августовские долги, однако в девять вечера становится уже совсем темно, и после наступления сумерек вражьи петрарии остановили свою игру, так что осаждённые получили передышку. К полуночи морось превратилась в дождь, и ветер совсем утих.

Но уже перед рассветом лагерь пришельцев зашевелился, через два часа враги вновь взялись за сооружение осадных башен, и побоище началось вновь.

Дождь лил, время продвигалось вперёд, и около двух часов пополудни осаждавшие попытались взять самый невысокий участок стены, что находился неподалёку от гавани. Посему Герта явилась туда и глядела на бойцов с башни – окружённая рыцарями. И люди её сражались доблестно, хотя охваченные безумной яростью пираты лезли на стену даже под градом стрел и камней – ибо отлив увлёк за собой воду, и ров у подножья стен опустел. Тем не менее, их отогнали, хоть и с великим кровопролитием.

Ну, а на другой стороне города осаждённым удалось поджечь одного из «котов», внутри которого многие враги приняли жалкую смерть.

В тот вечер Герта держала совет со своими лордами и рыцарями. Поднявшийся Льюкнар молвил:

– Благородная государыня, мы должны сделать вылазку, а все мужчины и юноши города тем временем пусть выйдут на стены, ибо нас слишком мало, чтобы оборонять такой большой город, а враг многочислен. Половина из наших людей предельно утомлена сражением, долгим маршем и двумя днями осады. Стены – и старинные, ветхие, и новые, ещё сырые, растрескались в двадцати местах. Враг сооружает огромный плот, чтобы пересечь ров. Подойди к окну, государыня, и, невзирая на ночь, услышишь стук молотков. Когда король Боррас вновь облачится в доспех – как жаль, что я не убил его, – на нас нападут в двадцати местах сразу, и тогда, боюсь, прекрасный город ждёт злая участь. Мы должны предпринять ночную атаку и перебить и сжечь всё, что удастся.