Священник словно погрузился в транс, как человек, глядящий в бездну. Наконец его губы зашевелились, и он пробормотал:

— Боже милостивый! Какая чудовищная месть!

Слова прозвучали скорее молитвою, чем божбой.

Молодой человек спросил, что он имеет в виду, однако священник продолжал, обращаясь словно к самому себе:

— Какая чудовищная история ненависти! Какая месть одного смертного червя другому! Допустимо ли заглядывать в глубины бездонного человеческого сердца, где рождаются подобные замыслы? Боже, спаси нас всех от гордыни; но я пока не в силах нарисовать в душе картину таких ненависти и мщенья.

— Да, — сказал Смит. — И я не могу вообразить, зачем ему убивать Водрея. Будь Дэлмон шантажистом, естественнее было бы Водрею его убить. Как вы говорили, перерезать горло — чудовищно, и…

Отец Браун вздрогнул и заморгал, словно очнувшись от сна.

— О нет! — быстро проговорил он. — Я совсем про другое. Не про убийство в табачной лавке… Когда я сказал про страшную историю мести, я имел в виду куда более страшную историю, чем эта, хотя и она по-своему ужасна. Однако она проще и понятнее. Почти всякий мог бы так поступить. В конечном счете речь шла о самообороне.

— Как?! — недоверчиво вскричал секретарь. — Убийца подкрадывается сзади к жертве, которая мирно улыбается в парикмахерском кресле, а вы говорите, что это самооборона!

— Я не сказал «оправданная самооборона», — был ответ. — Я лишь сказал, что почти любой мог бы так поступить, защищаясь от гнусного преступления. Об этом другом преступлении я и думал. Начнем с вопроса, который вы только что задали: с чего шантажисту убивать? В таких случаях неизбежны расхожие предрассудки и ошибки. — Отец Браун умолк, собираясь с мыслями после недавнего транса, и продолжал уже обычным тоном: — Два человека договариваются, что один из них женится на воспитаннице другого. Они давно знакомы, но прошлое их отношений сокрыто мраком. Старший богат, младший беден. Вы решаете, что имеет место шантаж. И тут вы совершенно правы. Ошиблись вы в другом: кто кого шантажирует. Вы думали, бедный шантажирует богатого. На самом же деле богатый шантажировал бедного.

— Бессмыслица какая-то, — заметил Смит.

— Куда хуже бессмыслицы, но история не такая уж редкая, — отвечал его собеседник. — Половина современной политики заключается в том, что богатые шантажируют бедных. Ваше утверждение, что это бессмыслица, основано на двух иллюзиях. Первая — что богатые не хотят стать еще богаче, вторая — что вымогать можно только деньги. В данном случае они вообще ни при чем. Сэром Артуром Водреем двигала не корысть, а жажда мщения. И он замыслил самую ужасную месть, о какой мне только доводилось слышать.

— Но за что ему было мстить Джону Дэлмону? — спросил секретарь.

— Он мстил не Джону Дэлмону, — печально отозвался священник и, помолчав, заговорил снова, будто бы на другую тему: — Помните, когда мы нашли тело, то увидели лицо перевернутым, и вы заметили, что оно как у демона. Вам не пришло в голову, что убийца, зайдя в кабинет брадобрея, тоже увидел лицо своей жертвы перевернутым?

— Это не более чем жуткая подробность, — возразил его спутник. — Когда я видел то же лицо правильно, оно было вполне привычным.

— Быть может, вы никогда не видели его правильно. Я говорил, что художники переворачивают рисунок, чтобы верно его увидеть. Возможно, за обедами и завтраками вы привыкли к лицу демона.

— Не понимаю, к чему вы клоните! — нетерпеливо произнес Смит.

— Я говорю притчами, — мрачно отозвался его собеседник. — Конечно, сэр Артур не был настоящим демоном. Его характер сложился из темперамента, который мог бы обратиться к добру. Но эти бегающие глаза, плотно сжатые и в то же время подрагивающие губы могли бы что-нибудь вам сказать, не будь они так привычны. Бывают люди, у которых не заживают телесные раны, — у сэра Артура был такой ум, словно лишенный кожи. Бессонница эгоизма не давала ему и на миг смежить веки, тщеславие заставляло постоянно быть начеку. Чувствительность не всегда бывает самоотверженной. Сибилла Рай настолько же ранима и при этом почти святая. Водрей же постоянно растравлял свою гордыню, которая не ведала ни насыщения, ни покоя. Каждая царапина его души воспалялась. В этом смысл давней истории про хлев. Случись это сразу, как Водрея обозвали свиньей, поступок можно было бы оправдать вспышкой бешенства. Однако там и тогда не было хлева. Водрей помнил оскорбление долгие годы, пока не сумел совместить почти несовместимое — восточного человека и свиной хлев. Тогда он и осуществил то, что считал единственно подобающей и артистичной местью… О Боже! Он всегда хотел, чтобы его месть была подобающей и артистичной.

Смит глянул заинтригованно.

— Вы сейчас думаете не об истории с хлевом.

— Да, я думаю о другой истории. — Отец Браун пересилил дрожь в голосе. — История фантастического и терпеливого замысла, который должен был привести к сообразной преступлению мести, наводит на мысль о другой истории. Известен ли нам еще случай, когда Водрею нанесли смертельную обиду или по крайней мере сказали нечто, смертельно оскорбительное на его взгляд? Да. Его оскорбила женщина.

Молодой человек весь обратился в слух; в его глазах забрезжил смутный ужас.

— Девушка, почти ребенок, отказалась выйти за него замуж, поскольку он некогда совершил преступление и даже отбыл короткий тюремный срок за происшествие с египтянином. И безумец рек в аду своего сердца: «Она выйдет замуж за убийцу».

Они свернули на дорогу к усадьбе и некоторое время шли вдоль реки молча, прежде чем отец Браун заговорил снова:

— Водрей имел возможность шантажировать Дэлмона, который совершил убийство много лет назад. Не исключено, что за несколькими товарищами его бурной молодости водились грешки, о которых он знал. Вероятно, Дэлмон отнял чью-то жизнь в приступе бешенства, вероятно, даже по какому-то объяснимому поводу, ибо те, кто убивает в припадке страсти, не худшие из убийц. И мне думается, что Дэлмон не чужд раскаянию. Однако он был в полной власти Водрея. Вдвоем они очень ловко подтолкнули девушку к помолвке: младший якобы действовал по собственному почину, старший якобы благожелательно не возражал. Однако Дэлмон не ведал — ведал один лишь дьявол, — что на уме у старого интригана.

И вот несколько дней назад Дэлмон сделал страшное открытие. Он подчинялся Водрею (не совсем против воли), был его орудием и внезапно узнал, что орудие намерены сломать и выбросить. В библиотеке ему попались некие записи, из которых явствовало, что Водрей собирается передать сведения полиции. Дэлмон понял всю интригу и ужаснулся — в точности как я, когда ее осознал. План был таков: как только молодые поженятся, жениха арестуют и повесят. Девушка, побрезговавшая человеком, отбывшим небольшой срок в тюрьме, станет вдовой висельника. Вот что, на взгляд сэра Артура Водрея, стало бы артистичным финалом истории.

Эван Смит, смертельно бледный, молчал. Издали по дороге к ним приближалась грузная фигура доктора Эббота; самые ее очертания выдавали крайнюю ажитацию. Однако оба собеседника еще не оправились от поразительных открытий.