— Если вы хотите что-то у него выведать, — заметил юрист, — почему бы вам не поехать к нему? Зачем вам торчать в этой дыре, куда он вряд ли заглянет?

— Какой смысл ходить за ним по пятам? — возразил его друг. — Глупо подойти к моднику на Бонд-стрит и сказать: «Простите, не совершили вы часом самое ужасное преступление?» Если он достаточно плох, чтобы его совершить, он достаточно плох и для того, чтобы в нем сознаться. А мы даже не знаем, что это за преступление. Нет, есть лишь один человек, который знает и может это сказать из гордого чудачества. Я собираюсь держаться поблизости от него.

И в самом деле отец Браун старался быть поблизости от чудака-баронета; и в самом деле он встретился с ним, и не раз, причем держались оба с величайшей вежливостью. Баронет, несмотря на свои годы, был весьма подвижен; его часто видели в деревне и на полях графства. Спустя лишь день после прибытия отец Браун, выйдя из трактира на мощенную булыжником рыночную площадь, приметил издалека темную фигуру, большими шагами направляющуюся куда-то. Баронет был очень скромно одет, весь в черном, но лицо его казалось еще более властным в сильном солнечном свете; серебристыми волосами, темными бровями и длинным подбородком он напоминал Генри Ирвинга или другого знаменитого актера. Несмотря на седины, фигура его, как и лицо, выражала силу, а палку он нес скорее как дубинку, чем как костыль. Он помахал священнику рукой и заговорил с ним, так же стремясь немедленно перейти к сути дела, как и вчера, когда он поразил гостей своими откровениями.

— Если вас все еще интересует мой сын, — сказал он, выделив последнее слово ледяным равнодушием, — вы его вряд ли поймаете. Он только что покинул страну. Между нами, я сказал бы — сбежал из страны.

— В самом деле, — поддакнул отец Браун, серьезно глядя на баронета.

— Какие-то люди по фамилии Груновы справлялись у меня, где он, — сказал сэр Джон. — Я как раз отправил телеграмму, в которой сообщил, что ему можно писать в Ригу, до востребования. Но даже тут вышло недоразумение. Вчера я собрался на почту и опоздал на пять минут. Вы долго здесь пробудете? Надеюсь, вы зайдете ко мне еще раз?

Когда священник пересказал юристу эту небольшую беседу, тот был и удивлен, и озадачен.

— Почему капитан удрал? — спросил он. — Кто эти люди, которые его разыскивают? Кто же такие эти Груновы?

— На первый вопрос я вам вряд ли отвечу, — сказал отец Браун. — Возможно, всплыл наружу какой-нибудь его тайный грех. Скорее всего они его шантажируют. На другой вопрос, я думаю, ответить просто. Эта страшная толстуха с желтыми волосами — мадам Грунова, а коротышка — вроде бы ее муж.

На следующий день отец Браун вошел в комнату рано и бросил на кровать свой черный зонтик так, как пилигрим бросает посох. Выглядел он устало; во время его расследований это случалось нередко. На сей раз то была не усталость неудачи, но усталость успеха.

— Какая страшная история!.. — сказал он скучным голосом. — Надо было сразу догадаться. Я должен был догадаться, едва вошел и увидел, что там стоит.

— Что же вы увидели? — нетерпеливо спросил Гренби.

— Я увидел всего лишь один доспех, — ответил отец Браун.

Наступила тишина; юрист смотрел на своего друга, а друг заговорил снова:

— Не далее как вчера я собирался сказать своей племяннице, что только два типа мужчин могут смеяться, когда останутся одни. Тот, кто смеется один, почти наверняка или очень плох, или очень хорош. Видите ли, он поверяет шутку или Богу, или дьяволу. Во всяком случае, у него есть внутренняя жизнь. Этот человек, я думаю, поверял свою шутку дьяволу. Ему было все равно, услышит ли ее кто-нибудь. Шутка самодостаточна, если она достаточно низменна.

— О чем вы говорите? — спросил Гренби. — Вернее, о ком? О котором из них? Кто это позволяет себе шутить с его Сатанинским Величеством?

Отец Браун поглядел на него и бледно улыбнулся.

— Ах, — сказал он, — в том-то и шутка!..

Снова наступила тишина, но на сей раз она была гораздо насыщеннее и тяжелее. Она опустилась на них, словно сумерки, которые как раз уступали место тьме. Отец Браун продолжал, устало понизив голос и положив локти на стол:

— Я интересовался родом Масгрейвов. Это отважный род, и живут они долго, и, даже если здесь все так просто, я думаю, вы должны подождать с выплатой.

— Мы к этому вполне готовы, — ответил юрист, — и все же бесконечно это продолжаться не может. Старику почти восемьдесят, хотя он еще шустер. Люди в здешней гостинице смеются и говорят, что он никогда не умрет.

Отец Браун резко вскочил, что бывало с ним нечасто, но руки его оставались на столе. Он подался вперед и заглянул в лицо другу.

— Вот! — вскричал он негромко, но пылко. — В этом вся проблема. Как он умрет? Как же он умрет?

— Ради Бога, о чем вы? — спросил Гренби.

— Я о том, — раздался из полутьмы голос священника, — что я знаю, какое преступление совершил Джеймс Масгрейв.

Гренби едва удалось подавить озноб, но он все-таки спросил:

— Какое?

— И впрямь худшее в мире, — отвечал отец Браун. — Во всяком случае, многие общества и цивилизации считают его таким. С самой глубокой древности, в племенах и в общинах, за него наказывали ужасно. Как бы там ни было, теперь я знаю, что совершил молодой Масгрейв и почему он это совершил.

— Что же он совершил? — спросил юрист.

— Он убил своего отца, — отвечал священник.

Законник в свою очередь вскочил со стула и поглядел через стол.

— Его отец в замке! — резко вскричал он.

— Его отец во рву, — сказал священник. — Какой же я дурак, что не догадался сразу, когда что-то не понравилось мне в этих доспехах! Вы помните, как выглядит комната?

Как тщательно она убрана и украшена? Два скрещенных боевых топора по одну сторону камина, два — по другую.

На стене круглый шотландский щит, и ровно такой же, круглый и шотландский, — на другой стене. Одну сторону очага охраняют рыцарские доспехи, а по другую сторону — пустота. Никогда не поверю, что человек, украсивший комнату столь симметрично, оставит несимметричной одну деталь. Конечно, там были и вторые доспехи. Что же с ними случилось?

Он подождал немного, затем продолжал уже спокойнее:

— Чем больше я думаю, тем больше я убеждаюсь, что это очень хороший план убийства. Он решает вечную проблему: куда деть труп? Тело может стоять внутри этих доспехов часы, даже дни, слуги будут ходить и выходить из комнаты, пока убийца не улучит удобный случай и, вытащив его под покровом ночи, не бросит в ров. А тогда — как легко все пойдет! Коль скоро тело погружено в стоячую воду, рано или поздно в доспехах четырнадцатого века останется один скелет — что ж, обнаружить его во рву старого пограничного замка весьма вероятно. Навряд ли кто-нибудь будет его там искать, но если возьмутся, не найдут ничего, кроме все того же скелета в доспехах. А ведь я об этом догадывался. Когда вы сказали, что я ищу какие-то следы, вы были правы. Я увидел следы, глубоко вдавленные в берег, и понял: оставивший их либо слишком тяжел, либо нес что-то очень тяжелое. Да, кстати, из этого маленького происшествия можно извлечь еще одну мораль. Помните, я прыгнул, как кошка?