смертном одре ум императора оставался острым, а сердце – всевидящим.

– Всегда? – с трудом сглотнув, спросил он и вновь усмехнулся, сухо и недоверчиво.

На это его бывший советник только ещё раз пожал плечами. К чему слова, если всё и так ясно?

Кванджон чувствовал себя лучше, чем можно было надеяться, но его время подходило к концу. И на этот счёт не обманывался ни он сам, ни его неожиданный гость.

– Зачем ты здесь? – скривились иссохшие губы.

– Мне подумалось, что вы, быть может, захотите пить, – уклончиво ответил Чжи Мон и направился к столику с чайными принадлежностями.

Больные глаза пристально следили за ним, пока он заваривал чай, пока устраивал императора на подушках повыше, а потом в нарушение всех приличий просто сел на край постели и протянул чашу с тёплым напитком, держа наготове полотенце, пропитанное запахом жасмина.

Кванджон пил жадно, торопливо, и вовсе не в надежде исцелиться: с возвращением Чжи Мона им овладели совсем другие мысли, что безошибочно читались на его осунувшемся лице. Опустошив одну чашу, он вернул её астроному и вдруг поёжился.

– Позвольте, я закрою окна, Ваше Величество, – предложил Чжи Мон, наливая ещё живительного согревающего чая. – Здесь довольно прохладно.

– Не нужно, – качнул головой император. – Мне так легче… дышать.

Очевидно, их разговор и позвякивание посуды привлекли внимание тех, кто маялся ожиданием в коридоре, потому что дверь робко скрипнула и пропустила внутрь первого министра.

Увидев Чжи Мона, вот так запросто сидевшего на постели правителя, министр икнул и глаза его расширились, но он тут же перевёл взгляд на Кванджона, который, похоже, не возражал против подобной вопиющей дерзости.

– Ваше Величество, – просипел министр так, словно и сам страдал от воспаления лёгких. – Хвала Небесам, вы проснулись! Будут ли какие-то распоряжения?

Император лишь недовольно мотнул головой, не отрываясь от питья, и небрежным жестом отослал придворного прочь, что тот с поспешностью и исполнил, не сумев сдержать вздох облегчения.

Вставая с императорского ложа, чтобы вернуть посуду на стол, Чжи Мон не удержался от улыбки: даже теперь, когда Кванджон обессиленно лежал на постели, его боялись до дрожи в коленях.

Но не успела за министром притвориться дверь, как её тут же распахнули и на пороге появилась императрица Дэмок в сопровождении невысокого молодого мужчины, что почтительно следовал на шаг позади неё.

– Ваше Величество, я хочу поговорить с вами! – воскликнула она и осеклась, узнав Чжи Мона, который поклонился ей и встал между нею и императором, не мешая им видеть друг друга, но и не допуская её ближе.

Кванджон едва удостоил супругу стылым взглядом и отвернулся. А Чжи Мон исподтишка рассматривал того, кто стоял за спиной женщины, возмущённой таким холодным приёмом, да ещё при свидетелях.

Наследный принц. Ван Чжу. Старший сын Кванджона и императрицы Дэмок. Будущий пятый правитель Корё Кёнджон.

Он был мало похож на своего отца. Скорее, в его невыразительной внешности проявились черты Хванбо: высокие скулы матери с её характерными ямочками на щеках и отстранённый оценивающий взгляд дяди – восьмого принца, который давно уже покинул эту бренную землю. Но, в отличие от родственников, принцу весьма недоставало страсти и упорства Ён Хвы, равно как ума и хитрости Ван Ука.

Ван Чжу не был примечателен ничем, однако не особо беспокоился об отсутствии собственных талантов, во всём полагаясь на мать и её клан с самого рождения, вот уже почти двадцать лет. Это Чжи Мон прочёл в его неглубокой и мутной душе без труда, как и то, что принц был заметно раздосадован этим визитом. К отцу Ван Чжу не испытывал ровным счётом никаких тёплых чувств, впрочем, как и тот к сыну. Их откровенная неприязнь была взаимной и ни для кого не являлась секретом.

И всё же на самом дне души принца тёмным сгустком копилась обида на отца, которую астроном видел в напряжённых контурах крупного капризного рта и в настороженном взгляде, что Ван Чжу переводил с Кванджона на смутно знакомого ему человека, столь самоуверенно и бессовестно препятствовавшего его матери подойти к супругу.

Поборов удивление, вызванное присутствием Чжи Мона, императрица решительно устремилась к кровати, но звездочёт тут же шагнул к изголовью, закрывая собой правителя.

Когда-то он так же защищал умирающего Тхэджо от назойливости королевы Ю.

Всё повторялось. Всё возвращалось на круги своя.

– Ваше Величество! – раздражённо повысила голос императрица, но умолкла, как только чёрные провалы глаз на восковом лице обратились к ней.

– Что тебе нужно? – с неприкрытой гадливостью проговорил Кванджон, делая долгие паузы между словами, чтобы протолкнуть воздух в пылающую огнём грудь. – Явилась лично проверить, не пора ли готовить погребальную церемонию? Наберись терпения: тебе его не занимать…

Он хотел было продолжить, но не смог: его опрокинул на постель новый приступ надрывного булькающего кашля, после которого на губах появилась кровь. Она струилась по лицу Кванджона, становясь всё гуще и темнее.

Плохо. Очень плохо.

Чжи Мон протянул императору влажное полотенце, однако тот проигнорировал его заботливый жест, глядя куда-то сквозь супругу, и под его презрительным взглядом та невольно отступила назад.

– Я хочу поговорить с вами, – упрямо повторила она и добавила, с вызовом посмотрев на астронома: – Наедине.

– А я с тобой – нет… – отрезал император, странно растягивая звуки, и Чжи Мон понял, что тот задыхается от ярости, не в силах выносить присутствие женщины, которая отравила ему жизнь, насыщая её ядом ещё до той самой первой чаши на фестивале Двойной девятки. Эта женщина помешала ему жениться на Хэ Су и стала причиной её страданий, её увечья, её горя и преждевременной смерти.

Мог ли он спокойно видеть её, когда уже не было нужды притворяться?

– Ваше Величество! – астроном склонился над Кванджоном, обессиленно сползавшим с высокой подушки. На его лице пятнами проступил лихорадочный румянец, а измученный взгляд умолял о помощи.

– Оставьте нас! Немедленно! – потребовала императрица, вдруг оказавшись за спиной звездочёта, а потом вновь обратилась к императору: – Вы должны понимать, Ваше Величество…

Она попыталась оттолкнуть Чжи Мона, одновременно выхватывая из его рук влажное полотенце, – и Кванджон сорвался.

– Пошла вон! – с ненавистью прохрипел он, вскидываясь на ложе, и только руки астронома удержали его содрогающееся тело, не позволив упасть. – Я ничего тебе не должен. Вон, тварь!

Императора больше не волновали приличия, этикет и прочие церемонии. На пороге смерти все эти