Двадцать восьмого декабря 1935 года Постышев публиковал в «Правде» письмо, основанное на эпизоде из сказки Андерсена (с заменой Рождества на Новый год).

Коллективные елки устроили во всех городах и колхозах. Майя Петерсон написала отцу, которого недавно сняли с поста коменданта Кремля и перевели в Киев на должность помощника командующего войсками военного округа: «Товарищ Постышев велел всем детям делать елку. Для нее мы сами делали игрушки, а Игорь соорудил большую красную звезду с лампочкой внутри – на верхушку»[1101].

Новый год быстро стал самым популярным советским праздником. Для детей городской элиты он был возвратом к привычным ритуалам, для еврейских большевиков – заменой отвергнутых семейных традиций, а для большинства советских граждан – рождественским чудом. («Девочка зажгла еще спичку и очутилась под великолепнейшею елкой, куда больше и наряднее, чем та, которую девочка видела в сочельник, заглянув в окошко дома одного богатого купца. Елка горела тысячами огоньков, а из зелени ветвей выглядывали на девочку пестрые картинки, какие она видывала раньше в окнах магазинов».) Из жителей Дома не праздновали Новый год только бывшие рабочие, сохранившие пролетарские вкусы и привычки, такие как семьи премированного прораба Михаила Тучина (он работал в Парке Горького и часто приходил домой пьяный) и «малограмотного и политически недостаточно развитого» Бориса Иванова. Жена Иванова, Елена Златкина, была, возможно, единственной еврейкой в Доме правительства, которая не проявляла интереса к социальной мобильности через культурную адаптацию. Один из ее братьев, Илья Златкин, стал дипломатом, а потом видным историком Монголии; Елена, даже после выхода на пенсию, оставалась портнихой – в паре с мужем, который оставался пекарем. Дочери Тучина и Иванова были подругами; Зинаида Тучина, чьи родители редко бывали дома, часто обедала и ужинала у Ивановых[1102].

Через год после выхода письма Постышева нарком внутренней торговли Израиль Вейцер устроил в центре Москвы детский новогодний базар и попросил жену, Наталию Сац, стать «режиссером-руководителем».

Буратино и Мальвине недавно исполнился год. В соответствии с образом советского детства как комнаты чудес «Золотой ключик» Алексея Толстого был более увлекательным и менее нравоучительным, чем его итальянский предшественник. Буратино отличался от Пиноккио примерно так же, как Гекльберри Финн от Тома Сойера (другие любимые герои советского детства). Буратино не превращается в человека: он становится куклой в своем собственном (Центральном Детском) театре. Первым спектаклем Наталии Сац в новом здании ее театра на площади Свердлова был «Золотой ключик». По ее воспоминаниям, Толстой согласился написать пьесу после того, как Сац снабдила его новую жену (и бывшую секретаршу) заграничными модными журналами. Детский театр (спасенный Кольцовым, названный «Центральным» и возрожденный на том самом месте, где начались московские приключения усомнившегося Макара) стал новым домом Буратино и Мальвины. Текст пьесы был опубликован в «Пионерской правде»; некоторые критики сравнивали приключения Буратино с жизнью Губерта. Премьера спектакля состоялась 10 декабря 1936 года, за две недели до открытия первого новогоднего базара и в двух минутах ходьбы от него[1104].