Тяжело выдохнув, я запрокинула голову и посмотрела на налитые свинцом тучи, летящие с севера на юг над моей головой. Утро было пасмурным и день обещал быть крайне унылым, но я чувствовала себя хорошо, потому что знала, что в квартире, в которую я вернусь через пару часов, меня будет ждать Арнольд с каким-нибудь вкусным блюдом его собственного приготовления: сейчас он настаивал на разнообразии в питании во имя поступления в мой организм всевозможных видов витаминов. Не знаю, наверняка ли всю свою жизнь я действительно являлась Пейтон Пайк, но я знаю наверняка, что скоро стану Пейтон Рид. И от этого в моём животе сейчас порхали по меньшей мере две счастливые бабочки.

***

Подъезжая к бару “Тотем” я переживала. Весь путь до этого пункта назначения я размышляла о том, какой именно предлог мог бы показаться достаточно весомым для моего прихода, чтобы под ним можно было замаскировать мою готовность к началу налаживания контакта, но припарковавшись напротив бара поняла, что кого-кого, но Астрид я не проведу. Тем более с учётом того, что ситуация слишком очевидна. Сначала я думала, что предлогом могло бы стать обсуждение суда над Ламбертом и его конечного результата, после чего я могла бы перевести стрелки разговора на Рене. Наша общая подруга смогла получить развод с Ламбертом за три дня до второго слушания и сейчас пребывала в серьёзной депрессии. Ещё до первого слушания мы отыскали всех трёх отцов её детей. Отец её старшей дочери, Аделы, был вдовцом и воспитывал восьмилетнюю дочь в Нью-Гэмпшере, отец Лекси был женат, воспитывал трёх сыновей, двое из которых были старше Лекси, и жил в Вермонте, а отец Каприс жил не просто в Мэне, но всего в десяти километрах от Роара, был в разводе и бездетен. Двое первых отцов не проявили особого энтузиазма, узнав о существовании своих дочерей, методе их появления на свет и о том, как именно они связаны с громким делом Ламберта, нашумевшем на всю Северную Америку, зато отец Каприс неожиданно сильно заинтересовался и своей дочерью, и самой Рене. Я видела, как этот мужчина приносил Рене сумки с продуктами. Очевидно, он пытался помочь ей. По крайней мере, помогал ей избегать лишних контактов с журналистами, атаковавшими её жизнь самым страшным образом. Рене сказала мне, что несмотря на заинтересованность этого весьма симпатичного мужчины, старшего её всего на три года, она, естественно, ещё долгое время не будет готова к каким бы то ни было новым отношениям. Но я увидела, каким взглядом отец Каприс смотрел на мою подругу, и это меня немного напрягло. Я поняла, что со временем этот человек либо причинит моей подруге очередную боль, либо сделает её счастливой. Мне хотелось верить во второе. Однако одно я знала наверняка: Рене нуждается в помощи, особенно в помощи близких ей людей. И тот факт, что мы с Астрид сейчас находимся по разные стороны баррикад, ей никак не помогает. Нам необходимо объединиться. Особенно если я не хочу разбить свою дружбу с Рене о скалы её безосновательного чувства вины передо мной, плюс к этому ещё и лишиться самой уверенной дружбы, которая только случалась в моей жизни и которая имела облик Астрид Бардшо.

Я была у Рене трижды за прошедшую неделю и все три раза встречалась у неё с её сестрой Пенелопой и её подругой Оливией Фейбер. Пенелопа любила поговорить, а Оливия вовсе болтала без умолку: освоей помолвке со своим бойфрендом, о том, что являясь одним из подменышей Ламберта, прекрасно понимает мои чувства, о своих завидных успехах в знакомстве с биологическими родителями и с Джованной Шейн, с которой её подменили в младенчестве, а также о расстроенных чувствах Терезы Холт, с которой она водила близкую дружбу, и в принципе об общем расстройстве всего семейства Холт, вызванном моей резкой отстраненностью от них. Если бы не безостановочное трещание этой девушки и не страх случайного пересечения с Астрид, со слов Рене навещающей её каждый вечер, я бы ежедневно приходила к Рене. Теперь же я планировала сделать Рене связующим звеном в моей попытке восстановить с Астрид связь, которую я так решительно оборвала.

Пересекая парковку по направлению к бару, я чувствовала, как с каждым приближающим меня к этому зданию шагом внутри меня нарастает напряжение. Возможно, не опасайся я того, что в эти секунды, несмотря на плохую погоду, под каким-нибудь кустом прячется сумасшедший папарацци в надежде заполучить очередную сенсацию в моём лице, я бы даже остановилась, после чего развернулась бы, вернулась в свою машину и уехала бы отсюда куда подальше. Но я не считала себя трусихой, а потому не желала проявлять слабость и потому продолжала наигранно-уверенно шагать вперёд.

Поднявшись по ступеням на деревянное крыльцо бара, я на мгновение замерла: на двери была закреплена вывеска с надписью “Закрыто на неопределённый срок”. Однако в одном из окон бара горел свет. Значит, внутри кто-то есть. Скорее всего, владельцы бара, Маршалл и Астрид. Что ж, так даже лучше: общение без лишних зрителей.

Я дернула дверь, но она, как и ожидалось, оказалась заперта, и тогда я произвела три решительных стука костяшками о лакированное дерево. Подождав с полминуты, но так и не дождавшись изнутри никакой реакции, я постучала ещё пару раз, и тогда за дверью послышались шаги, а спустя ещё несколько секунд раздался звучный мужской баритон:

–Без комментариев! Проваливайте!

Голос определённо точно не принадлежал Астрид, как не принадлежал он и Маршаллу. Очевидно, неизвестный счёл, что в бар ломится очередной охотник за сенсациями.

–Я не журналист,– достаточно громко и уверенным тоном произнесла я, решив всё же поддержать беседу через закрытую дверь.– Пейтон Пайк.

Как только я назвала своё имя, за дверью раздалось шуршание и спустя секунду она отворилась. На пороге бара стоял младший брат Астрид – Грир. Наши взгляды встретились.

–Я тебя помню,– вдруг произнесла я.

–Я тебя тоже,– уверенно ответил он.– Однажды в старшей школе, после того, как ты заступилась за меня в сортире, я сказал тебе слова о том, что ты пострашнее моей старшей сестры будешь. Я имел ввиду Астрид. Хотя по силе твоего хука слева я мог бы догадаться, что ты тоже являешься моей старшей сестрой.

–Должно быть, с такими сёстрами, как Астрид и Тереза, у тебя было далеко не самое сладкое детство,– едва уловимо ухмыльнулась я.

–Пейтон,– позади Грира вырос силуэт Астрид, и спустя секунду я увидела тень стоящего позади неё Маршалла.– Ты пришла.

–Можно войти?– повела бровью я.

Хотя внешне я и сохраняла хладнокровное спокойствие, внутренне я чувствовала, как моё сорвавшееся с цепей сердце начинает клокотать где-то в области моего сжимающегося горла.

–Конечно заходи!– в ответ воскликнули в один голос Астрид с Гриром, и я вдруг поняла, что стоит мне только переступить порог этого заведения, и они не выпустят меня отсюда до тех пор, пока психологически не изнасилуют. В конце концов, как мне предстояло понять в скором времени, оказывается, именно для этого и существуют на этом свете родственники: чтобы насиловать твою душонку какой-нибудь из крайне непонятных, странных, изощрённых форм любви.

Я переступила порог. И меня мгновенно заключила в объятья та часть моей семьи, которую впоследствии я буду считать самой адекватной, даже несмотря на то, что всю оставшуюся жизнь именно эта адекватная часть с удивительным апломбом будет напрочь игнорировать мою нелюбовь к внезапным объятьям.