— Потом объяснимся, — сказал отец, тронув ее за плечо. — А пока запомни — никаких вечеринок в этом доме больше не будет, и сама ты никуда не пойдешь. Придется тебе забыть о вечеринках, и надолго.

За обедом мать потребовала объяснить, почему разбита настольная лампа в мансарде. Сестра, которая обычно защищала Виолу, на этот раз промолчала, поскольку уже заметила, что та посягнула на ее запасы.

Весь день Виола просидела в своей комнате, при этом ей было строго запрещено звонить по телефону.

Настроение было паршивым: у нее все не выходили из головы Аличе и Маттиа — как они держались за руки.

В понедельник утром, запершись в ванной, Аличе сняла марлю, закрывавшую татуировку, скомкала ее и бросила в унитаз вместе с раскрошенным печеньем, которое не съела за завтраком.

Рассматривая фиалку в зеркале, она подумала, что навсегда изменила свое тело, во второй уже раз, и даже вздрогнула от волнения. Ей пришло в голову, что при желании она может сделать со своим телом что угодно — изуродовать нестираемыми знаками, или даже уничтожить, или… Она так и не придумала варианта для этого последнего «или».

В то утро она собиралась показать татуировку Виоле и другим девчонкам в женском туалете, а заодно рассказать, как они с Маттиа долго целовались. Не было нужды придумывать что-либо еще. А если вдруг спросят о подробностях, она повторит их собственные фантазии, слышанные не однажды.

Придя в класс, она положила рюкзак на свое место и направилась к парте Виолы, вокруг которой уже собрались все остальные.

— А, вот она, пришла, — долетели до нее слова Джулии Миранди.

Аличе радостно поприветствовала подруг:

— Чао, девочки!

Но ей никто не ответил.

Она наклонилась к Виоле, чтобы поцеловать в обе щеки, как та сама ее научила, но Виола даже не шелохнулась.

Аличе недоуменно выпрямилась и увидела четыре пары сверлящих ее глаз.

— Вчера нам всем было очень плохо, — заговорила Виола.

— Да что ты? — с искренним беспокойством произнесла Аличе. — А что случилось?

— Ужасно болел живот, у всех четверых, — с вызовом добавила Джада.

Аличе вспомнила, как Джаду вырвало на пол, и подумала: «Еще бы, после того, сколько вы пили…»

— А у меня ничего не болело, — призналась она.

— Конечно, — усмехнулась Виола, обращаясь к девочкам. — Никто и не сомневается.

Джада и Федерика рассмеялись, Джулия опустила глаза.

— Как это понимать? — растерялась Аличе.

— Ты прекрасно знаешь, как понимать, — ответила Виола, впиваясь в нее колючими глазами.

— Нет, не знаю, — возразила Аличе.

— Ты отравила нас! — с гневом заявила Джада.

— Да вы что? Как это — отравила?

— Да ладно, девочки, это же не так, — робко заметила Джулия.

— Нет, так! Она отравила нас, — повторила Джада. — Кто знает, какой гадостью она напичкала эти свои сладкие трубочки? Ты ведь хотела, чтобы мы все заболели, разве не так? — снова обратилась она к Аличе. — Молодец! Тебе это удалось.

До Аличе не сразу дошел смысл сказанного. Она посмотрела на Джулию и прочитала в ее взгляде: «Уж извини, но я ничего не могу поделать», потом обернулась к Виоле, но та ответила ей равнодушным взглядом, а Джада схватилась за живот, словно у нее начались колики.

— Но я… Сладкие трубочки мы готовили вместе с Соледад. Мы вместе покупали продукты в супермаркете.

Девчонки молчали, глядя по сторонам. На их лицах было написано: «Когда же эта убийца уйдет?»

— Дело вовсе не в сладостях Соледад. Я тоже их ела, но со мной ничего не случилось, — солгала Аличе.

— Это не так, — набросилась на нее Федерика Маццольди, которая до сих пор молчала. — Ни одной трубочки ты не съела. Все знают, что…

И вдруг замолчала.

— Да перестаньте же, — попросила Джулия. Казалось, она сейчас расплачется.

Аличе тронула свой плоский живот. Сердце выпрыгивало у нее из груди.

— Что знают? — спокойно спросила она. — Договаривай.

Виола Баи, делая знак Федерике, медленно покачала головой. Аличе смотрела на свою бывшую подругу, ожидая услышать слова, висевшие в воздухе, словно прозрачная дымка, но так и не прозвучавшие. Она не шелохнулась даже, когда прозвенел звонок. Преподавательнице физики Тубальдо пришлось дважды окликнуть ее, чтобы она наконец села за свою парту.

Денис не пришел в школу. В субботу, когда его отвозили домой, они с Маттиа ни разу не взглянули друг на друга. Денис односложно отвечал на вопросы отца Маттиа и, выйдя из машины, не произнес даже дежурного «чао».

Маттиа опустил руку на пустое сиденье рядом с собой. Он пытался вспомнить слова Дениса в той темной комнате, но они улетучивались слишком быстро, чтобы он мог осознать их смысл.

Потом он решил, что не так уж и нужно понимать сказанное, хотелось только, чтобы Денис был рядом и отделял его от всего, что находилось за пределами парты.

Накануне родители усадили его на диван в гостиной и сами уселись напротив. Отец попросил рассказать о вечеринке. Маттиа сомкнул кулаки, но потом разжал их и положил руки на колени, чтобы родители видели: он спокоен. Пожав плечами, он тихим голосом ответил, что рассказывать не о чем. Мать в раздражении поднялась и исчезла в кухне. Отец, напротив, подошел к нему и слегка похлопал по плечу. Он словно знал, что сын нуждается в утешении.

Маттиа вспомнил, как в детстве в жаркие дни отец дул в лицо ему и Микеле по очереди, чтобы охладить немного.

С кожи легко испарялся пот, становилось легче…

Маттиа почувствовал мучительную тоску по той части мироздания, что утонула в реке вместе с Микелой.

Он подумал, что стало бы с его жизнью, если бы его одноклассники всё знали…

Если бы учителя всё знали…

Ему показалось, что беглые взгляды накрывают его, словно рыболовной сетью.

Он наугад открыл учебник истории и принялся заучивать длинный ряд дат, оказавшихся на странице. Этот перечень цифр, выстроенных без всякой логики, образовал в его сознании непрерывную полосу, следуя вдоль которой он постепенно удалился от мысли о Денисе, стоящем в полумраке мансарды, и о пустом месте рядом с собой.

На перемене Аличе крадучись вошла в медицинский кабинет на втором этаже — небольшая тесная комнатка, где стояла кушетка, а на стене висел зеркальный шкафчик со всем необходимым для первой помощи. Она была тут только однажды — в тот день, когда едва не потеряла сознание на уроке физкультуры (в предыдущие сорок часов она съела только два крекера и выпила низкокалорийный йогурт). Учитель физкультуры, одетый в зеленую спортивную форму, со свистком на шее, которым никогда не пользовался, сказал ей тогда: