Протягивает руку, нетерпеливо и требовательно сжимая пальцы.

— У меня его нет, — честно признаюсь я.

Графиня Рашбур выразительно и триумфально вскидывает бровь, а потом выбрасывает вперед руку с указательным пальцем в сторону двери.

— В таком случае, герцогиня, я требую, чтобы вы убрались вон и более не испытывали мое терпение. В противном случае я буду вынуждена сообщить королю, что особа, чье участие в событиях вчерашней ночи подлежит самому тщательному расследованию, пыталась тайно пробраться к герцогу Ноксу. Хотели по-тихому избавиться от единственного свидетеля, герцогиня?

Невидимая ударная волна толкает меня в грудь.

Избавиться от свидетеля? Расследование?

Я делаю шага назад, иначе просто не удержусь на ногах, но графиня явно принимает мою слабость на свой счет и продолжает напирать, пока я продолжаю отступать, пока не оказываюсь прижата спиной к двери.

— Имей ввиду, — тихо, чтобы слышала только я, шипит на ухо графиня, — я вижу тебя насквозь, знаю обо всех твоих планах и обязательно предоставлю королю все доказательства твоего гнилого нутра. А потом с наслаждением посмотрю за твоей персональной пыткой. Ты знаешь, что Эвин делает с теми, кто втирается к нему в доверие, чтобы потом ударить в спину?

У меня очень шумит в голове.

Если я немедленно не выйду, не глотну свежего воздуха — графиня, несомненно, очень обрадуется моему обмороку прямо ей в ноги.

— Надеюсь, — говорю слабым. Но все же спокойным голосом, — вы преуспеете в любых ваших начинаниях, леди Рашбур.

Выхожу.

То есть, почти выкатываюсь кубарем, почти не разбирая, куда меня несут ноги.

Мысль о том, что нужно бежать, появляется в голове словно гость, которого ждали, но в какое-то другое время. В глубине души я ведь всегда понимала, что так все и кончится — не красивым маленьким домиком на дальних границах Артании, где никто не будет знать, что я — беглая сирота из монастыря плачущего, не тихой мирной жизнь с каким-нибудь добрым и не любопытным мужчиной, а бегством.

Бегством длинною в жизнь.

Плачущий, где теперь моя комната? Я же не могу бежать в одной сорочке, накидке и домашних туфлях?

Какая-то лестница вверх, в конце которой я оказываюсь в неосвещенном коридоре. Здесь так темно, что когда выставляю вперед руку — пальцы тонут во мраке. Наверное, еще недавно мне было бы страшно бродить наощупь одной, но после встречи с рогатым чудовищем… Вряд ли где-то там, в кромешной тьме, меня поджидает кто-то более страшный и опасный.

И все же, когда к моей руке прикасаются чьи-то пальцы, я с трудом подавляю вскрик.

А потом и вовсе не могу проронить ни звука, даже если бы хотела, потому что чья-то ладонь с силой зажимает мне рот.

В том месте, откуда меня выдергивает резкий дребезжащий звук, я как раз пытался рассмотреть стоящую около окна женщину с ребенком на руках. Проклятый солнечный свет как нарочно подсвечивал ее лицо, и мне оставалась всего пара шагов, чтобы заслонить ставню и увидеть женщину, которая отчего-то — я точно это знал — была хозяйкой в моем родовом замке и держала на руках нашего сына.

Я пытаюсь вернуться в сон, не разрешаю себе думать о реальности, но проклятый звук повторяется снова.

— Бездна… задери, — стону сквозь зубы.

Образ женщины истощается до едва различимого силуэта.

— Прости, прости… — скулит Ивлин. — Я не спала целые сутки, это все… нервы и… Хотела сделать перевязку и уронила… разбила…

Облизываю губы.

Жутко хочется пить.

Но еще больше попросить Ив убраться. Тот редкий случай, когда я жалею, что слишком хорошо воспитан для столь откровенной грубости.

Кровать немного прогибается справа, и так я понимаю, что Ив совсем не собирается избавить меня от своей компании.

— Светлые боги, Рэйвен, я чуть не умерла, пока твоя жизнь висела на волоске! За это ты должен будешь свозить меня в Таарт, на модную выставку!

— Наверное, нужно было умереть, — мрачно констатирую, — чтобы не чувствовать себя обязанным твоему душевному покою.

Она кладет ладонь мне на лоб, фыркает и выдает целую оду о моем дурном характере.

— Я бы не пережила, если бы с тобой что-то случилось.

Я, наконец, разлепляю веки, и едва не слепну от яркого света.

Демонова язва, неужели так необходимы все эти свечи и светильники?!

Хотя, так ли это важно против того, что я каким-то чудом до сих пор дышу?

— Тебе нельзя вставать! — кудахчет Ивлин. Когда я упрямо свешиваю ноги с кровати. — Рэйвен, ты себя убьешь!

— Считай, что тебе повезло избавиться от меня без необходимости носить двухлетний траур, — мрачно шучу я, одновременно почти грубо отбиваясь от ее попыток силой уложить меня обратно в постель.

После короткой борьбы она, наконец, сдается, но демонстративно вскидывает руки, отходя достаточно далеко, чтобы я понял, что на ее помощь можно не рассчитывать. По крайней мере, пока я униженно не начну об этом скулить.

Проклятье, разве голова может быть такой тяжелой?

Машу рукой, сбивая на пол свечи и пару ламп. Ивлин тут же охает, подбирает юбки и так лихо топчет пламя на полу, что со стороны это почти похоже на чечетку.

Может, случится чудо, она устанет и оставит меня в покое?

Попытка сделать глубокий вдох проваливается — у меня в груди как будто дыра размером с маленький остров. Но если бы это действительно было так, я, скорее всего, лежал бы в гробу, а не в лазарете.

Пока собираюсь с силами для новой попытки, вспоминаю все, что случилось той ночью.

Беал, почти разрушенный замок, Эвин с гвардейцами, ядовитые залпы.

Тиль — мелкая упрямая монашенка, которая не оставила меня даже когда я это приказал.

Последнее мое воспоминание — о ней.

О ее испуганном взгляде за миг до того, как демон сбил меня на лету словно муху.

Я должен узнать, как она. Но точно не у Ивлин.

Одержимый этой идеей, слишком резко поднимаюсь. От резкого приступа боли в груди, едва не ною, чуть-чуть вытягиваясь на кончиках пальцев — так почему-то легче. Жду, пока в голове прояснится, сую ноги в уродливые башмаки около кровати, прикидываю, хватит ли мне сил добраться до стены, чтобы оттуда, как ребенок, который учится ходить, по стенке добраться до выхода.

Точно не хватит.

Рогатая тварь крепко меня потрепала. Будь я простым смертным — меня оттуда выносили бы по кускам. И именно осознание этого заставляет вертеть головой в поисках решения проблемы, чтобы вырваться из этого вонючего склепа и разыскать Тиль.