– Наказать?

Взвиваюсь, подпрыгивая на месте. Но мужчина уже не смотрит на меня, он величественно расправляет плечи, удаляясь в сторону особняка. Поворачивается ко мне в пол-оборота, вяло кидая:

– Даже из умелых рук вода просачивается. Женщина должна знать своё место, быть тенью супруга и никогда ему не перечить. Так что, если ваш муж хочет заполучить контракт, он должен стать наполовину японцем. Мыслить как японец и воспитывать жену так, как делает японец.

Грубость застревает у меня в горле, и я нервно закусываю губу, смотря вслед удаляющемуся мужчине с какой-то застывшей болью в груди.

– Ну, и что прикажешь мне теперь делать?

Никита закладывает руки за спину, в третий раз, совершая круг вокруг меня. Наконец его горячая ладонь ложится на моё плечо, заставляя обернуться. Посмотреть на себя.

– Я тебе уже сказала, что не сделала ничего предрассудительного!

– Акайо так не считает.

В бархатистом тихом голосе сквозит лёд и мне становится зябко от бегущих по позвоночнику мурашек. Я смотрю на не бывшего мужа, боясь пошевелиться. Снова и снова проматываю его слова в голове, пытаясь понять, за что он меня отчитывает.

– Я же попросил тебя оставить интрижки в стороне. Неужели ты не можешь сдержаться хотя бы на это время?

– Нет, не могу. Знаешь ли, секс чрезвычайно важен для здоровья женщины, если ты об этом.

Карие глаза опасно темнеют. Начинают излучать какой-то неприятный мороз, окутывающий меня ледяным покрывалом. Никита пребольно стискивает мою руку, защёлкиваясь на запястье словно наручниками.

– Что, моего внимания тебе уже не достаточно?

Он спрашивает меня с какой-то горечью в голосе и внутри меня поднимается фонтан негодования. Хочется сказать какую-то колкость, уязвить это воспалённое самолюбие, но я покорно замолкаю.

– Я ещё раз прошу тебя о благоразумии, Вероника, хоть и понимаю, что это – не твой конёк.

– Я тебе уже сказала, что ничего не было!

Отчитываться мне не за что, но почему-то я продолжаю это делать. Упрямо мотаю головой, пытаясь достучаться до этого напыщенного болвана, возомнившего себя моим мужем.

Видимо, память даёт о себе знать, и наш брак с Антоновым не прошёл даром для моего внутреннего состояния. Укрепил меня изнутри, но не переделал полностью, и я снова введусь на эту уловку. Нервно облизываю губу, выдыхая:

– Я не вешалась на Артура. Мы просто разговаривали.

– О чём можно говорить с прислугой? С парнем, которого ты видишь впервые?

– О цветах! Я разговаривала с садовником о цветах!

Голос предательски срывается, переходя на хриплые нотки отчаяния. Руки трясутся от неоправданного обвинения Никиты, и я быстро пытаюсь успокоиться, обхватывая себя за плечи.

Он неожиданно затихает. Проводит по моему лицу нежным взглядом, как бы лаская. Заключает в свои объятия. Я хаотично провожу ладонями по мускулистой спине, опускаясь к талии, и утыкаюсь носом в яростно вздымающуюся грудь.

– Ох, прости, мышка. Сам не знаю, что на меня нашло.

Поднимаю глаза, встречаясь с его до боли родным взглядом. Совсем как тогда, во время нашей семейной жизни. Хочется обвить руками его шею и страстно поцеловать. Помириться, чтобы ничего не омрачало наш брак.

Но я поспешно отшатываюсь. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, подходя к окну. Незаметно для Антонова пребольно щипаю себя за тонкую кожу запястья, пытаясь отрезвить голову. Стереть ненужную информацию из памяти, не дающую мне дышать спокойно одним воздухом рядом с этим мужчиной. Бывшим, между прочим.

Говорю чуть отстранённо:

– Во сколько ужин?

– Нам уже пора. Собирайся. Надень то синее платье, которое я видел. Оно идеально подойдёт для ужина.

Киваю, решая не спорить. В конце концов, Никита – мой работодатель. Именно он и заказывает, в чём должна быть одета его липовая супруга, чью роль мне приходится исправно играть.

– Что ты скажешь Ямамото?

– Я не обязан перед ним отчитываться.

– Но он хотел, чтобы ты меня как-то наказал.

– Меня не интересуют его эротические фантазии.

Не бывший муж нервно дёргает плечом, накидывая на плечи пиджак из тёмно-синей ткани. Меня словно обдают ледяной водой – Никита снова закрылся, став сухим и вежливым. Официальным.

Я нервно поджимаю губы.

Ну и что? Какое тебе дело, Вероника, до этого хлыща? Получит свой контракт, и вы со спокойными лицами разъедетесь в разные стороны. Я – обустраивать новый магазинчик цветов взамен утраченного, а он полетит с Региной куда-нибудь на Бали, где она залижет ему раны и ещё кое-что.

При мыслях о кое-чём внизу живота скручивается предательский узел. Мешает дышать спокойно, разливаясь жаром по всему организму. Господи, а мне ещё спать с ним предстоит. В одной спальне. В одной кровати. Как же это выдержу?

– Ты будешь собираться?

Никита повязывает галстук, смотря на меня исподлобья. О чём-то сосредоточенно думает, смахивая невидимые пылинки с рукава.

– Не думаешь же ты, что я буду переодеваться при тебе?

– Вообще-то, мы женаты. И я видел тебя с такого ракурса, что тебе и не снилось.

Пошлая фраза выводит меня из себя. Заполняет жаром каждую клеточку, заставляя закашляться.

– Но если тебе так угодно, я подожду в ванной, пока ты переоденешься.

Он демонстративно открывает дубовую створку, скрываясь в соседнем помещении. Включает воду. Оставляет небольшой зазор между косяком и дверью, заставляя меня поёжиться от смущения.

Что ж, надеюсь, он не будет подглядывать.

Вуайерист чёртов.

Отхожу на безопасное расстояние, скрываясь за шкафом в надежде на то, что Никита сейчас подавится собственной слюной. Начинаю переодеваться, скользя непослушными какими-то одеревенелыми пальцами по шёлковой ткани платья. Выдыхаю, понимая, что практически одета, и пытаюсь подцепить ногтями молнию, расположенную на спине.

Проигрываю в неравной схватке с дорогой тряпкой, сжимая до боли зубы.

– Никита, можно тебя?

Антонов выходит из ванной комнаты, благоухая знакомым парфюмом. Оглядывает меня с ног до головы, цокая языком то ли от восхищения, то ли от неодобрения моим видом. Я круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Убираю волосы со спины, улучшая мужчине обзор.

– Застегни молнию, пожалуйста.

Он хмыкает. Спиной я ощущаю обжигающий шар, спускающийся от моих лопаток к ягодицам, и чуть веду плечами. Буквально физически ощущаю липкий взор на своей попе и моментально загораюсь.

– Не рыпайся.

Пальцы Антонова, такие жаркие, прикасаются к моей коже на копчике, начиная медленно ползти наверх. Жужжание молнии сравнимо с треском моего собственного сердца, рвущегося по швам, и я задерживаю дыхание.