В начале восьмидесятых в Целинограде больше пятидесяти процентов населения составляли русские. Там имелись немалые украинская и немецкая общины. Казахов было примерно пятнадцать-шестнадцать процентов.

Генриетта Марковна была женщиной дородной, с крупными формами, приятным лицом. От нее всегда вкусно пахло какими-то сладостями. Она работала заместителем заведующей местной библиотеки и первой приметила молодого технолога. Дальше было совсем несложно. Борис Репетилов, озверевший от своей работы, проживания в одной комнате с четырьмя взрослыми мужчинами и безделья, охотно потянулся к женщине, несмотря на разницу в возрасте. Уже через две недели он отправился к ней на ужин.

Угощение оказалось превосходным. Борис впервые за несколько месяцев нормально поел. Он приходил к ней все чаще и чаще. Эта взрослая женщина вела себя по отношению к нему почти по-матерински, кормила, стирала его одежду, следила за внешним видом, заставила сбрить бороду и усы, привести себя в порядок.

Конечно, в постели она не была такой умелой, как московские девицы, с которыми он общался прежде. Но ему этого и не требовалось. Его вполне устраивало это мягкое, белое, покорное тело. С Генриеттой Марковной ему было удобно и легко.

В августе исполнилось одиннадцать месяцев его пребывания в Целинограде. Он оформил отпуск и сразу полетел в Баку. Вернее, сначала доехал на двух поездах до Алма-Аты, а там сел на самолет.

Отец к этому времени серьезно болел. Всего-то в пятьдесят два года у него нашли неоперабельный рак легких. Он всю жизнь курил, иногда по две пачки в день. Сказывалось трудное детство. В одиннадцать лет он потерял отца, деда Бориса, пропавшего без вести на той страшной войне. Семен Антонович много писал по инстанциям, обращался в архивы, пытаясь найти могилу своего отца, но все было безрезультатно.

Да, все мечты Бориса вырваться хотя бы на несколько дней в Москву разбились о суровую реальность жизни. Нужно было находиться рядом с отцом и никуда не уезжать.

Отпуск пролетел практически в одно мгновение. Отец был совсем плох. Уезжая обратно, Борис понимал, что больше никогда его не увидит. Ночью, перед отъездом, он вошел в комнату, где лежал отец. Тот не спал. Борис тяжело вздохнул. От прежнего сильного, мощного, широкоплечего, веселого человека не осталось и половины.

Увидев сына, отец попытался улыбнуться, но снова закашлялся. Потом он сделал знак рукой, чтобы сын не подходил ближе.

Борис все-таки шагнул, наклонился и негромко произнес:

– Папа.

– Ты не забывай наших, – прохрипел отец. – Мать, Зою. Теперь ты остаешься за мужчину. Заканчивай все дела в своем Целинограде и возвращайся в Баку. – Он опять зашелся кашлем.

Борис взял стакан воды, чтобы передать отцу, но тот отвел его руку и сказал:

– Понимаю, что хочешь в Москву. Ясно, как тебя туда тянет. Но наших одних не оставляй. Ты меня понимаешь?

– Я все сделаю, папа. Ты не беспокойся.

– И еще!.. – Отец закрыл глаза, словно что-то вспоминая, затем произнес: – Долг у меня остался, который теперь на тебе повиснет.

– Ты кому-то должен? – не понял Борис.

– Нет. – Отец попытался улыбнуться и снова закашлялся. – Нет-нет. Долг у меня остался перед моим отцом. Его могилу так и не нашли. Если сможешь, сделай. Сержант Антон Репетилов. Он добровольцем ушел из Баку в июле сорок первого. Ты меня слышишь?

– Слышу. Я все понимаю, папа. Постараюсь еще раз написать в Подольск. Там центральный архив.

– Я Нонну тоже просил. Она поможет.

– Да, не беспокойся. Я буду искать.

– Спасибо. – Отец на минутку замолчал, а потом неожиданно сказал: – Почему так глупо устроена жизнь?.. Только начинаешь что-то понимать в ней, и уже конец, нужно уходить. Ты запомни: только после сорока, а может, даже к пятидесяти начинаешь соображать, кто ты такой и зачем сюда пришел. А потом снова… тьма. Жизнь – это бесконечная череда новых открытий. Но она всего лишь немного старше смерти.

Он замолчал, закрыл глаза. Борис терпеливо ждал. Прошло минуты две или три.

– Никогда ничего не отвергай, – неожиданно твердым голосом сказал Семен Антонович. – Постарайся все узнать и попробовать. Мне в семидесятом предложили поехать в Норильск заместителем главного инженера. Говорили, что с перспективой роста. Я не поехал, решил не покидать Баку. У меня уже была семья, двое детей. Сейчас думаю, что жизнь могла сложиться интереснее. Старайся не упускать возможностей. Лучше попробовать и пожалеть, чем потом вспоминать о своем шансе. Понимаешь?

Борис кивнул. Он видел, как тяжело давался этот разговор, но тот хотел выговориться. Оба понимали, что это их последнее свидание.

– Мы начинаем понимать, как надо жить, когда наш срок уже заканчивается, – сказал на прощание отец. – Знаешь, о чем я подумал? Любой человек, который в конце своей жизни думает о том, как она прошла, считает ее не совсем удавшейся. Ему кажется, что в ней было много шансов, которые он просто упустил. И еще… чтобы ты понимал. Наша жизнь – не сплошной выходной и не праздное зрелище. Это трудная работа, которую нужно делать во имя себя самого. – Он снова замолчал и больше не проронил ни слова, даже когда Борис наклонился, чтобы его поцеловать.

Больше он никогда не видел своего отца. Тот умер ровно через два месяца после отъезда сына. Приехать на похороны ему разрешили, оформили отпуск за свой счет. В Баку появилась и тетя Нонна. Она плакала и убивалась больше всех. Мать и сестра молчали. За долгие месяцы они привыкли к мысли о его постепенном уходе, а вот Нонне трудно было перенести это расставание.

Сразу после похорон она увела племянника в комнату и спросила, как он живет в своем далеком казахстанском городке.

– Плохо, – честно признался он. – Даже очень. Считаю дни, когда завершится эта каторга.

– Не переживай, – подбодрила его тетя Нонна. – Я поговорила с кем нужно, и ты сможешь поступить в аспирантуру уже весной. Нужно будет приехать в Москву. Обязательно подтяни английский, но я все равно проконтролирую твои экзамены. Думаю, что смогу протолкнуть тебя в аспирантуру. Тогда ты автоматически сможешь сразу бросить свою работу и переехать в Москву на учебу.

– Я буду всю жизнь тебя благодарить, тетя Нонна, – признался Борис. – Ты даже не представляешь, что для меня сделаешь.

– Представляю, – захохотала тетка. – Опять будешь устраивать бардаки у меня на квартире. Моя кухарка говорит, что без тебя дом совсем пустой, скучный. Да и спиртное из бара у меня больше никто не ворует.

Борис улыбнулся. Ему казалось, что это случилось тысячу лет назад, совсем в другой жизни.

– А твоего друга посадили, – огорчила его тетя Нона. – Этого Владика Усольцева, который переспал с дочкой вашего проректора. Папаша оказался такой сволочью!.. Добился-таки, чтобы парня отправили за решетку. Нашел двух свидетелей, своих студентов, которые якобы слышали, как его дочь кричала и звала на помощь. А Владик, значит, дверь запер и не выпускал ее из моего кабинета. У меня там замок уже несколько лет не работает, но следователю было все равно. Есть два свидетеля, и он отправил дело в суд. Владику дали шесть лет. Хорошо, что тебя в Москве не было, иначе пошел бы с ним как соучастник. Ты представляешь, какая сволочь этот ваш проректор! Сломал жизнь парню.