Лекан выпучил глаза и склонил голову набок, будто пытаясь расслышать доносящийся издалека звук. Анья всхлипнула, и Арен изрек ту единственную ложь, которая могла спасти Нкиру, Анью и всю их семью.

– Нкиру был возмущен непристойным поведением дочери, – сказал Арен. – И ударил неизвестного мужчину, а когда его нападение было отражено, он понял свою грубую ошибку. – Арен повысил голос, обращаясь ко всем собравшимся и давая Лекану возможность сделать эту выдумку официальной версией. – Нкиру схватил дочь и с позором увел ее из крепости. Затем он пришел прямо ко мне, чтобы сознаться в своем грехе и искупить вину за то, что опозорил феод.

– Феод опозорен! – вспыхнул Лекан.

– Если это успокоит нкоси, то я вел этого мужчину и его дочь к умбуси Онаи, чтобы попросить у нее разрешения изгнать их.

– Да! – поддержал Лекан. – Стой! Изгнать?

– Да, нкоси Лекан! – ответил Арен. – Мы не можем допустить столь нездорового поведения. Вельможа с Меньшей? С Мирянкой! Отвратительно и неподобающе. Кто бы поверил, что такое возможно, если только эта негодная женщина не обманула вас.

– Да… – Лекан осмысливал небылицу.

– Нкоси Джабари, – сказал Арен, – если вы и ваш старший брат согласитесь с изгнанием, то нет причин доносить это до умбуси Онаи. Все здесь собравшиеся хорошо знают нрав нкоси Лекана. Мы ведь понимаем, каким образом он, скорее всего, оказался в одной комнате с Мирянкой вроде Аньи.

Арен едва не переступил грань, и люди, действительно хорошо знавшие нрав Лекана, зашептались.

– Мы можем себе представить, что произошло, – продолжил Арен. – Так зачем же отнимать время умбуси? Я поклялся, здесь, среди равных мне и стоящих выше, что Нкиру обуял страх за его дочь. С нашей стороны было бы несправедливо наказывать всю семью за поведение ребенка.

– Это не ребенок, – возразил Лекан, косясь на Анью так, словно видел у нее чешую и клыки с ядом.

– Тем лучше, – ответил Джабари, пытаясь поддержать Арена. – Прогоним зло из нашего круга. Я воспользуюсь советом инколели Соларина. Пусть семья будет изгнана из феода. – Джабари выплюнул эти слова, будто гниль, коей они и являлись.

– Я, Вельможа, был оскорблен. – Лекан все равно хотел крови.

– По неведению, – напомнил ему Арен.

– По неведению. – огрызнулся Лекан. – Да, этот дурак, очевидно, не знал, на кого нападает. Если бы знал – он бы не посмел.

– Не посмел бы, – согласился Арен.

– У меня при себе был меч. Если бы он меня разглядел, то сообразил бы, что выступить против меня – значит умереть, – заявил Лекан, обводя взглядом толпу. – Да, изгнать эту мразь! Знайте, – продолжил Лекан, положив руку на сердце, – если я увижу кого-либо из его родственников в пределах Керема после рассвета, я их выпотрошу.

– Что может быть справедливее? – проговорил Арен.

– Что? – спросил Лекан.

– Ваше слово да моя воля, – произнес Арен.

– Слава Богине, – сказал Лекан, разворачиваясь на каблуках и уходя в глубь крепости. Стража с облегчением последовала за ним.

Когда ворота с лязгом закрылись, этот звук будто обрезал невидимые нити, которые удерживали Нкиру на ногах, и он рухнул на землю.

Тау чувствовал себя опустошенным. Нкиру был хорошим человеком. Анья и правда слыла сорвиголовой, но не более того. Она ни за что не стала бы соблазнять Лекана.

– Я поговорю с матерью, – сказал Джабари.

– Уже все решено, – возразил Арен. – Лекан не успокоится, пока Нкиру и его семья остаются в Кереме. Он только что жаждал крови.

– Лекан просто набитый…

– Джабари… – оборвал его Арен, показывая взглядом на собравшихся вокруг, обращая внимание Малого Вельможи на присутствие Меньших.

Джабари прижал пальцы к вискам и принялся их тереть.

– Как скажете. Я не стану препятствовать изгнанию, если вы этого желаете, Арен.

– Нкоси Джабари, – сказал Арен. – Я благодарю вас за помощь. Мне страшно вообразить, что бы случилось, если бы вы не пришли. – Арен положил руку Нкиру на спину. Тот все лежал на земле. – Мы, Меньшие, сделаем то, что теперь нужно сделать. – Арен помог Нкиру подняться на ноги, Зури поддержала Анью, и толпа стала расходиться.

Оставшаяся часть ночи тянулась для Тау еще дольше, чем день. Он пошел в хижину Нкиру вместе с отцом, Зури и Аньей. Там их ждали несколько Ихагу, и все принялись помогать семье собираться. Жена Нкиру, еще кормившая младшего ребенка грудью, держалась храбро, но она не могла скрыть свой страх.

Когда семью проводили, уже почти наступило утро. Они ушли на восток, в Дакур. Пограничный феод часто страдал от налетов, а значит, способному Ихагу там найдется место.

Арен дал Нкиру имена нескольких людей, к которым имело смысл обратиться, и больше не осталось ничего, что можно было сказать или сделать. Зури обняла Анью, крепко прижав к себе и не желая отпускать. Анья выглядела совершенно ошеломленной, и Зури заплакала за них обеих, когда семья побрела прочь.

Арен направился обратно в крепость. Его ждали дела. Начинался новый день.

Тау стоял рядом с Зури, и они наблюдали за тем, как поднимающееся солнце превращает их друзей в силуэты, которые размываются от утреннего зноя. Затем, когда гора поглотила их своими изгибами, силуэты исчезли. Зури взяла Тау за руку и положила голову ему на плечо. И так они стояли, молча, но рядом, и это длилось целую вечность. Все это время она не переставала плакать.

Последующие дни выдались тяжелыми. Зури старалась проводить с Тау все свободное от своих обязанностей время, но мысли о судьбе Аньи ее тяготили. Тау было больно видеть ее такой подавленной, да и его собственные кошмары о налете так и не прекратились. И все же они улучали тихие минуты, чтобы посидеть, поговорить, посмеяться, хотя иногда Зури плакала.

Тау пытался быть для нее опорой, но он заметил, что она приносит ему утешения больше, чем он может принести ей. Она давала ему все, чего он не знал и чего ему не хватало. С мыслями о ней он просыпался по утрам и засыпал по вечерам. Он с трудом мог думать о чем-либо, кроме ее улыбки, ее глаз, ее голоса… кроме нее целиком.

Тем не менее он прилагал все усилия, чтобы оставаться сосредоточенным. Пообещал себе, что отплатит Джабари за то, что тот защитил семью Нкиру и собирается помочь ему обрести счастье с Зури. Больше всего Джабари нуждался сейчас в тщательной подготовке к предстоящему испытанию. Поэтому Тау проводил каждый день в тренировках, занимаясь с другом до тех пор, пока оба они не валились с ног. Так закончились последние дни Роста, и наступили первые дни Жатвы, и пришло время церемонии посвящения в мужчины.

Юношам из касты Меньших, рожденным в том же цикле, что и Тау, надлежало стать мужчинами. На церемонию явился местный жрец Саха, от него несло олу. Он стал говорить об испытаниях, которые проходят все женщины и мужчины, принадлежащие к числу Избранных. Он призвал новоиспеченных мужчин к добродетели и пожелал, чтобы их служба облекла славой их семьи – служба народу омехи, королеве и Богине.