Теперь-то мне вообще нельзя было исчезнуть. Я мышцами спины ощущала угрозу, исходящую от коротконогого крепыша.

* * *

Сашка шел злой и печальный. Конечно, он ожидал от господина Алексанова любого подвоха… Но проколоться так он не рассчитывал.

Ему хотелось разреветься. Мысль о том, что его накололи, как первоклашку, сводила его с ума.

В носу предательски пощипывало. Он видел лицо Катьки, торжествующее и исполненное праведной радости, слышал ее слова: «Я же тебе говорила» — и отчего-то злоба на нерадивого Алексанова переходила на ни в чем не повинную Катерину.

Сашке казалось, что все случилось из-за нее.

Если бы она верила в успех, все случилось бы по-другому. Она все испортила. Она повлияла на исход операции.

Конечно, он понимал, что Катька ни при чем. Но сорвать раздражение на ком-то было нужно. И хотя объектом раздражения стала бедная Катя, это случилось потому, что больше всего зла у Сашки было на самого себя…

Это он был бестолковым. Ни на что не способным. Глупым.

Он провалил все.

«Бездарность, — поморщился Сашка. — Какая же ты, Дербенев, тупая скотина».

Он шел так быстро, что ему начало казаться, что он летит по воздуху.

* * *

Робин ждал странную девочку по имени Катя. Он стоял прислонившись к стене и курил уже пятую сигарету.

Кати не было.

«Странно, — подумал он, — вчера мне казалось, что мой кошмар кончился, что эта девочка способна меня исцелить».

В Кате была незащищенность и искренность. Он опять почувствовал, что кому-то нужен.

Теперь его надежда разлетелась в прах. Девочка не пришла. Зачем ее ждать?

Он горько усмехнулся. Докурил сигарету и растоптал окурок ногой.

* * *

Наша троица ретиво мчалась по тарасовским улицам.

Первым несся виновник торжества. Я бы не назвала его опасным. Скорее он производил впечатление нормального маменькиного сынка.

Худой, с аккуратно подстриженной головой. Хорошо одетый. Жалко мальчишку. Нашел, с кем связываться.

Сколько раз твердила я миру: надоело жить спокойно — свяжитесь с обычной мафией. Она безвреднее. Только не машите фигой и кулаками перед представителями государственной мафии.

Так нет же…

Коротышка, завершающий наш триумфальный бег, ни в коей мере не был дружелюбен.

Его словно вытесанное из гранита лицо было непроницаемо. У меня возникло подозрение, что передо мной — Гуинплен наоборот. Его выращивали в специальной колбе, чтобы расплющить череп, дабы туда не проникали мысли. И главное — чтобы мой герой никогда не смог улыбнуться. Даже если ему покажут палец тысячу раз.

Возле музыкального фонтана наш преследуемый резко развернулся и помчался вниз, мимо хореографического училища.

Я совершила точно такой же маневр и понеслась за ним. За своим плечом я слышала тяжелое сопение моего доброго Гуинплена. По-моему, он начал подозревать, что я не случайная прохожая, и посматривал на меня с пугающим любопытством.

Мы пробежали почти в самый конец квартала, где нас поджидал новый крутой вираж, и влетели во двор. Тут, похоже, стало бессмысленно играть в «догонялки» инкогнито. Я явно заинтересовала Гуинплена, он догнал меня и толкнул плечом.

Я сдаваться без боя не собиралась.

Гуинплен понял, что дама я упрямая. Он бросил на меня угрожающий взгляд. Мол, отсохни, курва. Чего по моему району носишься?

Если бы я не была такой воспитанной, я бы показала ему язык.

Он попытался еще раз, даже прошипев мне:

— Вали отсюда…

Я заставила его слегка растеряться, процедив сквозь зубы:

— Сам вали…

Похоже, наши военные действия привлекли внимание паренька. Он обернулся, в ужасе посмотрел почему-то именно на меня и, вскрикнув, со всех ног помчался в подъезд.

Коротыш сделал попытку рвануть вслед за ним, но я уверенно подсекла его, он пролетел два шага, вытянув руки, и упал прямо в детскую песочницу, распугав резвящихся там воробьев.

Я подавила смешок — мама меня учила, что нельзя смеяться над человеком, попавшим в смешное положение. Правда, не объяснила, над кем же тогда можно смеяться.

Преследователь поднимался из песочницы.

Его лицо хранило следы непосредственного контакта с окружающей средой, которой в данный момент являлся песочек.

Я хихикнула.

Окинув меня взглядом, полным пренебрежения и ненависти, коротыш все же решил не начинать разборку из-за такой мелкой сошки, как я.

Он красноречиво сплюнул мне под ноги, процедил суровое предупреждение, что он не преминет искать со мной встреч, и удалился. Я оглянулась, пытаясь определить, что же удержало его от кровопролития.

Все выяснилось быстро. Из подъезда вышел мужчина. На поводке он вел огромного цербера неизвестной породы. Размеры цербера внушали ужас. Цербер смотрел вслед моему врагу с выражением неземной печали по поводу разрушенной надежды.

Я облегченно вздохнула.

В моем воображении возникла газетная статья со скромным заголовком: «Детектив Иванова спасла жизнь студента».

Потешив свое самолюбие сладким моментом самоупоения от осознания моего подвига, я уже собралась зайти в подъезд, скрывший от меня моего «студента», как он вылетел оттуда сам.

Как ошпаренный.

С вытаращенными глазами и открытым ртом.

Причем бросился прямо ко мне.

Я едва успела подхватить его.

Потому что он не нашел ничего лучшего, как упасть мне на руки в тяжелом обмороке.

* * *

Сашка заметил странную женщину, неотступно преследующую его.

— Черт! — выругался он. Только этого ему не хватало. Поистине — сегодня день обломов.

Он быстро влетел в подъезд и взбежал вверх. Слава богу, она за ним не успела.

Вдруг она киллерша? И Алексанов ее нанял.

Сашка поднял руку, чтобы нажать на звонок. Внезапно рука опустилась. Сашка заметил маленькую щель между косяком и самой дверью. Осторожно, боясь дышать, он толкнул ее. Дверь открылась.

Он зашел в квартиру и тихо позвал:

— Кать…

Ее не было.

Странно.

Сашке стало страшно. Он прошел в комнату и застыл.

На полу, лицом вниз, раскинув руки, лежала Катька. И она, черт бы ее побрал, не двигалась!

— Катя! — закричал он.

Ответа не было. Он попытался шагнуть к ней. Но ноги не слушались. Взгляд уперся в листок бумаги, на котором корявыми буквами было написано: