Затушив окурок, Кирилл вернулся в прихожую, уселся на стул за стойкой и в отчаянии обхватил голову руками.

Возможно, полотно Шагала украсило бы Национальный художественный музей. Это был бы фурор, сенсация.

Только Кирилл, и никто другой, виноват в том, что этого не произошло. После смерти Юрия он провел собственное расследование. И выяснил, что к Петренко приезжал известный московский антиквар и коллекционер Иван Корендо. А потом, случайно переключая каналы в квартире очередной подруги, Кирилл наткнулся на криминальную программу. Корендо мертв, из его квартиры предположительно исчезло полотно Марка Шагала, равнодушно сообщил репортер. Причинно-следственные связи прослеживались четко.

«Не надо было посвящать Юру в подробности своих архивных исследований, – думал Кирилл, потирая левую часть груди. Сердце нещадно кололо. – Но я же не знал! Я ему сочувствовал, в его жизни не было ничего, кроме работы. И мне казалось, что он порядочный человек, у которого и в мыслях нет совершить такое чудовищное преступление перед собственным народом!»

Нет! Нельзя вот так безучастно сидеть и посыпать голову пеплом! Надо действовать, надо пытаться исправить ситуацию. Но как? Может…

Продумать план действий Кирилл не успел. Звякнул колокольчик над дверью, в музей вошла невысокая блондинка и изумленно застыла на пороге. Ее зеленые глаза выражали такое искреннее недоумение, что Кирилл усмехнулся. Да, его внешность никак не соответствовала традиционному облику работника музея. «Вам бы спортивные тренажеры рекламировать», – заметила как-то одна из посетительниц.

– Добрый вечер! – сказал он, поняв, что блондинка все еще не пришла в себя. – Вы можете купить билет на самостоятельный осмотр музея. Или же я проведу вас по комнатам и расскажу об экспонатах, но это будет стоить чуть дороже.

– С экскурсией, – улыбнулась посетительница, доставая из рюкзачка портмоне. – Только помогите мне, я совсем не разбираюсь в ваших денежках.

Несмотря на то что сейчас у Кирилла не было совершенно никакого настроения проводить экскурсию, он вежливо поинтересовался:

– Вы откуда?

– Из Москвы.

– В командировку приехали?

Гостья кивнула:

– Что-то вроде этого. У меня здесь вот какое дело…

Кирилл решительно прервал ее щебетание:

– Простите, музей через полчаса закрывается. Ну что, пойдемте? Вот ваш билет.

Он начал быстро показывать экспозицию, заученно, без души, рассказывая биографию художника.

«Да ей побоку Шагал, Витебск и все такое, – решил Кирилл, наблюдая за посетительницей. – Ошалела от моей рожи – раз. Сюда пришла, наверное, просто чтобы отметиться, – это два».

– Скажите, а может ли вдруг обнаружиться неизвестная ранее работа Марка Шагала?

Кирилл вздрогнул. Что-то в интонации этого вопроса ему очень не понравилось.

«Еще одна охотница за полотном?» – подумал он с неприязнью, а вслух любезно сказал:

– В позапрошлом году на аукционе в Минске была продана картина. За 65 тысяч долларов. Правда, Шагаловский комитет дал заключение, что картина не была написана Марком Шагалом. Однако в объективности такого утверждения многие сомневаются. В общем, откуда-то же полотно появилось. Марк Шагал часто переезжал с места на место. Есть информация, что часть работ осталась в Париже. Шагал ведь планировал жениться на Белле Розенфельд, а потом вернуться во Францию. Картины, оставленные в Париже, исчезли. Позднее, убегая от большевиков, он вывез не все свои работы. Так что теоретическая возможность обнаружить полотно кисти великого Марка Шагала имеется.

Не то чтобы Кирилл говорил неправду. Он не считал нужным говорить все, о чем знал…

Потом у него окончательно испортилось настроение.

– Знаете, я была в «Гранд-Опера»,[18]потолок которой, как вы, конечно, знаете, расписал Марк Шагал. Мне показалось, зря он это сделал, – сказала москвичка. – Совершенно не гармонирует с чуть помпезным классическим интерьером здания.

«Да как у тебя язык поворачивается говорить такое!» – мысленно возмутился Богданович.

* * *

Если бы Михаил Дорохов, недавно вышедший на свободу из колонии общего режима, обладал обширным лексическим запасом, он мог бы подумать примерно следующее.

Какое счастье – свобода. Никаких тебе охранников, колючей проволоки, бараков. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь. Красота!

Но он размышлял короткими и, как правило, нецензурными фразами.

«О…ть», – подумал Михаил, просыпаясь от острой мучительной жажды, вызванной вчерашним не в меру приятием. Водка, кстати, тоже была одной из радостей, недоступных на зоне. И поэтому теперь он старательно наверстывал упущенное.

Напившись прямо из крана, Михаил задрал тельняшку и почесал голый грязноватый живот. Потом вдруг перепугался. А что, если сегодня среда и надо идти отмечаться к участковому? А от него выхлоп нехилый, и мент поганый учует?

«Пошли все на… Что я, совсем козел, чтобы с ментами залупаться? Буду мальчиком-колокольчиком. Хватит зону топтать», – нравоучительно напомнил он самому себе. И облегченно вздохнул. Нет, точно сегодня не среда. Среда вчера была. Он отметился и посидел с корешами культурно. А больше ни-ни, баста. Не хватало еще, чтобы сука какая менту поганому стукнула.

«Но пивасика можно вдарить», – решил Михаил и обшарил карманы потрескавшейся грубой кожаной куртки. Денег оказалось достаточно и на пиво, и на водовку, но водовку Михаил пообещал себе не покупать. Пивасика можно, водовки нельзя.

От морозного воздуха в голове прояснилось. Дорохов шел по улице, и, несмотря на муки жестокого похмелья, на душе у него было радостно.

О-го-го какой классный город Витебск! Витебск – это не Жодино, где, кроме тюряги, и посмотреть не на что. Тут все культурно. Северная, елы-палы, столица.

Опустошив бутылку пива, жадно, прямо на глазах у брезгливо морщащейся в палатке продавщицы, Михаил погрозил женщине кулаком и угрожающе прокричал:

– Смотри мне!

А потом его осенило. Ну точно! Если сделать так… А потом вот так… Капусты получится срубить немерено. Решено: можно замутить классную комбинацию. Вот все-таки что значит – водовкой не злоупотреблять. И собирать бутылки в нужное время в нужном месте. И смотреть телевизор…

* * *

Очередь на шиномонтаже казалась нескончаемой. Оно и понятно. Первый снег, желающих отмечать день жестянщика нет. Все спешно бросились менять резину.

Обычно у Филиппа Корендо как-то получалось «переобуть» свою темно-зеленую «БМВ» до всех этих зимних «радостей» автомобилистов – скользких улиц, первых сугробов. Но в последнюю неделю столько всего навалилось. Похороны, поминки, допросы.

При воспоминаниях о недавней беседе со следователем Владимиром Седовым его снова затрясло.