– Героя ополчения привезли! – суетилась челядь, и Евсея под восторженные крики жителей занесли в дом. Таяна последовала было за княжичем, но девочку остановила старуха ключница.

– А ты, холопка, куда прёшься? Ступай на кухню! Там помогать станешь.

– Не холопка она, – осадил бабку Евсей и пояснил: – То спасительница моя, Таяной зовут, она и лечит меня, – строго заявил он, и ключница, с сомнением оглядев малолетнюю знахарку, поджала губы.

– Спасительница, говоришь? Ну, пойдем, покажу, где жить будешь, – смилостивилась старуха и повела девчонку по дому. Заметив растерянный вид Таяны, ключница хмыкнула: – Ну, чего оглядываешься? Сейчас вещички оставишь, а потом пойдёшь за княжичем ухаживать, – успокоила она. – Так выходит, это ты спасла сынка Фёдора Левашова?

– Выходит, я…

– Теперь у князя можешь и награду просить, – хитро прищурилась ключница.

– А мне ничего не надобно…

Старуха остановилась у двери и удивлённо взглянула на девчонку:

– Ты, гляди-ка, бессребреница какая, – усмехнулась она и толкнула дверь. – Вот здесь опочивальня твоя, значит, – кивнула в распахнутый дверной проём. Таяна зашла и оглядела крохотную комнатку. – Чего понадобится, обращайся ко мне. Агафья Егоровна я, – представилась ключница и показала на другую дверь.– А там покои дочки боярской. Как княжичу лучше станет, ей прислуживать станешь, чтобы хлеб свой зря не ела. Пойдем, представлю тебя боярышне.

Агафья постучала, из-за двери раздался звонкий голосок:

– Кто там?

Ключница зашла.

– Вот Олюшка, знакомься: девчонка, Таяной кличут. За княжичем ходить приставлена и тебе помощницей станет.

Боярышня оказалась девочкой одного с Таяной возраста. Розовые щёчки на милом круглом личике рдели румянцем, озорные карие глаза с интересом взглянули на гостью, и её коралловый ротик расплылся в приветливой улыбке. Перекинув через плечо толстенную косу цвета спелого ореха, Оленька воскликнула:

– Ой, как здорово, наконец-то мне подружка сыскалась! Проходи, Таяна, не робей! – обрадовалась она. – А то батюшка ни на шаг из дома не выпускает. Мне и поговорить не с кем. А у всех родственников сыновья одни… Скукотища! Мальчишки лишь оружием да драками забавляются и всё за косу норовят ухватить, – надув губки, пожаловалась девочка.

Таяна растеряно взглянула на хозяйку:

– Рада служить тебе, боярышня. Только мне сначала Евсея проведать нужно. Вдруг ему чего надобно.

– Так пойдём вместе! – засверкала глазами Оленька. – Я хоть на родственничка полюбуюсь да поздороваюсь…

– А как батюшка разгневается, что по дому, словно девка сенная, носишься? – забеспокоилась Агафья.

– Не разгневается! – отбросив косу, тряхнула головой девочка и, упрямо вскинув подбородок, направилась из горницы. – Ну что ты стоишь? – подхватила она Таяну за руку. – Побежали! – и девочки поспешили по переходу.

Следуя до горницы, в которой разместили Левашова, Оленька засыпала Таяну вопросами: кто она, откуда, как встретила Евсея. А услышав ответы, боярышня озабоченно нахмурилась:

– Так ты ничего не помнишь?

– Нет, – покачала головой Таяна. – Ничего не помню. Только сны иногда снятся с матушкой и батюшкой. Светлые такие…

– Бедная, – сочувственно взглянула Оленька. – У меня только матушки нет, и то тоскливо, а ты вообще одна-одинёшенька, – печально вздохнула она и вдруг встрепенулась. – Знаешь, я с отцом переговорю. Пусть, когда Евсей поправится, он тебя у нас насовсем оставит.

– А как же Пелагея? Она тоже совсем одна, как я её брошу?

– И Пелагея пусть остаётся. В округе, знаешь, сколько народу больного да хилого? Есть, кого лечить, – и за разговором девочки впорхнули в горницу.

Увидев Оленьку, княжич улыбнулся.

– Смотри-ка, подросла как! Скоро совсем невестой станешь. Не забудь потом на свадьбу пригласить, – взглянув на раскрасневшиеся щёчки девочки, подмигнул Евсей.

Явно польщённая словами парня боярышня смущённо потупилась, но тут же засыпала вопросами и его. Повидавшись с родственником, Оленька убежала к отцу, а Таяна осталась присматривать за больным.

Боярышня и правда переговорила с отцом, и когда недели через две из Москвы вернулась Пелагея, ей предложили остаться при доме. Но знахарка неожиданно отказалась. Услышав о её решении, Таяна заволновалась и заявила, что тогда и она отправится обратно в деревню.

– Таянушка, так для тебя лучше будет, – увещевала девочку Пелагея. – Коли со мной останешься, тебя, как и меня, все ведьмой кликать станут. А так при боярышне уважаема будешь, глядишь, и жених для тебя достойный сыщется.

Девочка упрямилась, но в конце концов знахарка сдалась, только условие поставила: зимой она готова была жить в городе. «А летом мне травки собирать надобно», – пояснила Пелагея.

Раны Левашова постепенно заживали, он быстро шёл на поправку и вскоре начал понемногу тренироваться. Приветствуя восторженным лаем хозяина, Гром всякий раз отирался рядом, внимательно наблюдая за его успехами.

Между тем осада Кремля продолжалась. После бегства гетмана Ходоркевича запертый в крепости польско-литовский гарнизон оказался в тисках. Подчистую разграбив царскую казну, захватчики поначалу купались в роскоши. Бывало, из-за спеси солдаты заряжали в мушкеты жемчужины величиною с горошину или с боб и столь дорогим зарядом стреляли с высоких стен по лагерю русских.

Вырядившись в ворованные дорогие одежды и меха, польские вояки кичились друг перед дружкой золотом и драгоценными камнями, но совсем скоро им пришлось осознать всю никчёмность мирской роскоши. Хотя благородные металлы и камни имели замечательные свойства услаждать взор и тешить ничтожное человеческое тщеславие, но они не могли насытить голодный желудок. Эти сокровища нельзя было есть… И через некоторое время в Кремле ни за какие богатства невозможно было купить ни крошки хлеба, ни капли пива, ни хвостика репы. Теперь полякам приходилось лишь жадно взирать на поедающих провизию с обозов Ходкевича русских и подтирать руками, украшенными сияющими перстнями, завистливые слюни.

Наконец, прохладным октябрьским днём гарнизон, так и не дождавшись помощи, решил сдаться. Все кремлевские ворота распахнулись, и русские войска победителями вошли в Кремль, но открывшаяся их глазам картина заставила людей содрогнуться…

Во дворе крепости стояли чаны, наполненные человечьим мясом…

«Какие же нелюди оказались в сердце Москвы?!»– крестились жители столицы, передавая из уст в уста страшную новость.

Потерявших человеческий облик поляков разоружили, все имущество пленных сдали в казну, и Минин в качестве награды раздал его казакам.

Приближалась зима. Левашов вполне окреп и готовился вернуться в строй, но тут в дом к боярину Григорьеву прискакал гонец от отца Евсея, и княжич засобирался в дорогу.