– Что? – раздраженно каркает он, но Гектор молниеносно бьет его головой прямо в лицо, тот оглушенно рушится на пол.

Разинув в изумлении рот, иду за рыжеволосым. Подобные трюки я видел лишь в кино, в жизни – никогда. Интересно, как его ухитрились взять в плен? Делаю в памяти зарубку, надо будет непременно узнать, где он научился так драться. По рассохшей лестнице рыцарь поднимается бесшумно, показав мне знаками держаться у края ступенек, а на середину ни-ни! Когда так крадешься, выходит совсем как у ниндзя, то есть никакого скрипа. У дверей в комнату дежурит еще один охранник. Бедолага так задумался, что вскидывает голову, когда Гектор оказывается уже совсем рядом. Тяжелый кулак бьет его сверху, как кувалда, страж обмякает тряпочной куклой, закатив заспанные глаза.

– Ну вот мы и на месте, – удовлетворенно констатирует рыцарь. – Пора в гости, что зря время тянуть.

Гектор осторожно толкает дверь, та не поддается – заперта изнутри. Настоящего мужчину такая мелочь не смутит: мощным ударом ноги рыцарь выносит преграду, вихрем залетая внутрь. Я забегаю следом и с интересом оглядываюсь: спартанской обстановку может назвать лишь человек, выросший во дворце. В центре возвышается круглый стол резного дуба, явно вынесенный из дворянского поместья. На полу и стенах – ковры, в изобилии развешано дорогое оружие, украшенное драгоценными камнями. Посуда серебряная, но в одном из вместительных сундуков, стоящих вдоль стен, наверняка найдется золотая.

Скромно одетые люди кажутся лишними на фоне великолепной обстановки, в данное мгновение все при деле, никто не отлынивает. Гектор и Шарль сцепились на полу в большой клубок: яростно пыхтя и фыркая, верзилы душат друг друга. К борющимся боком подбирается отец Антуан, в руке зажат тяжелый медный подсвечник. Я громко откашливаюсь, священник с удивившей меня скоростью разворачивается. На лице мелькает несколько выражений, наконец искаженное злостью лицо разглаживается, отец Антуан благостно взирает на меня.

– Нехорошо, падре, – с легкой укоризной замечаю я. – Поставьте канделябр на место. Мы же с вами не в казино, где шулеров принято лупцевать осветительными приборами.

Отец Антуан машинально взвешивает подсвечник, как бы раздумывая, не метнуть ли в меня, но нацеленное прямо в живот тяжелое копье заставляет его передумать.

– Ты ошибаешься, дитя, – кротко отвечает он. – Я лишь хотел поближе посмотреть, что за заблудшая овца хватает нашего доброго хозяина за горло.

– К старости начали отказывать глаза, – хмыкаю я, – но рука еще тверда, тверда.

Священник аккуратно ставит подсвечник на край стола, мягко присаживается на один из стульев. Краем глаза отметив, что это как раз «наш добрый хозяин» крепко ухватил за горло незваного гостя, я тупым концом копья быстро бью Шарля по голове и вновь навожу острие на священника. Тот лишь скорбно покачивает круглой плешивой головой, как бы призывая небеса в свидетели творящегося беззакония. Не нравится мне, как падре сидит на стуле, что-то цепляет взгляд, сам не пойму. Наконец доходит: священник устроился на самом краешке сиденья, руки лежат на коленях, а сам – как сжатая пружина.

– Робер, Робер, – удивленно роняет отец Антуан, – разве можно угрожать оружием верному слуге Господа? Ты же знаешь, нам запрещено проливать кровь, мы не пользуемся подобными… аргументами, наше оружие – лишь молитва да доброе слово.

– Не совсем так, падре, – проницательно замечаю я, осторожно приближаясь к неподвижно сидящему человеку, – не передергивайте. Есть куча прекрасных способов убить человека и без кровопролития, к примеру – удавка, тяжелый посох, трость или кастет.

Глаза священника сужаются, похоже, я попал в цель, но голос ровен.

– Господи, – произносит он, – прости ему все прегрешения.

Борьба на полу наконец прекратилась, я с облегчением вижу, что наша команда ведет один-ноль.

– Если будете вести себя тихо, я бережно прикручу вас к стулу, не причинив никакого вреда, – успокаивающе бросаю я.

Отец Антуан покорно склоняет голову, но в тот момент, когда я ставлю копье к столу и накидываю на него толстую веревку, что бесхозно лежала в углу, священник пружинисто разворачивается. В руке его возникает маленькая увесистая дубинка, которая до сих пор скрывалась в просторном рукаве. Я успеваю лишь отдернуть голову, и вместо хрупкой височной кости дубинка встречается с крепким лбом. Сломанной куклой я отлетаю в угол, успев напоследок подумать: «Один-один, на поле – ничья…»

Удивительно, как меняется мироощущение человека, стоит ему получить удар в лицо. Или пинок в живот, неважно. В жизни я человек мирный, дружелюбный и приветливый, но это – тонкая пленка цивилизованности, привитая усилиями родителей, детского сада и школы. Мы невольно должны жить вместе и сотрудничать по мере сил, хотя каждый, я глубоко уверен, представляет себя центром Вселенной, той осью, вокруг которой крутится Мироздание.

Именно потому каждый искренне верит в свое личное бессмертие, отсюда эти сказки о Боге, что примет тебя в свое лоно, утешит и даже вытрет сопли. Но речь не о том. Мы вышли из мира животных, мы сами – животные, которые научились жить совместно, и как просто выпустить из себя хищника, с какой непостижимой легкостью он выпрыгивает сам, стоит ему только почуять, что грозит опасность!

На лицо плещет холодная вода, я со стоном сажусь, с трудом оглядываю комнату. Передо мной – Гектор, рыцарь озабоченно вглядывается в мои глаза:

– Очухался?

– Да. Где эти гады? – кровожадно рычу я.

– Шарля я убил, – признается Гектор, – не смог взять живьем. Он сильный, как медведь, чуть шею мне не сломал. Хорошо, ты помог, оглушил слегка.

Я припоминаю, с каким звуком конец копья встретился с макушкой ныне покойного Безнара, невольно качаю головой:

– Такого надо было молотом глушить, но здесь же не кузня. А святоша?

– Вон валяется, вовремя я его прибил. Еще бы чуть-чуть, и тебе крышка!

Я гляжу в угол, где под головой неподвижного тела в сутане расплывается лужа крови, с удивляющим меня злорадством. Оказывается, легко любить людей лишь до тех пор, пока тебе не влупят дубинкой по лбу, дальше – тяжелее, почти невозможно. Убедившись, что со мной все в порядке, Гектор бросается обыскивать Шарля, наконец с возгласом удовлетворения находит искомый перстень в поясничном кошеле.

– Гектор, – растерянно зову я, – погляди вот на это.

На столе навалены груды бумаг. Нарисованные умело и не очень карты, какие-то списки, даже пара книг имеется.

– Прочти… – Я протягиваю Гектору написанное мелкой вязью письмо. Буквы в нем резкие и четкие, выведены явно уверенной рукой.

– Канцелярский курсив, – задумчиво тянет рыцарь, дважды пробежав глазами письмо, написанное на дорогой мелованной бумаге. Медленно поднимает враз помрачневшее лицо: – Что ты думаешь по этому поводу?

– Предательство, – пожимаю я плечами, – тут и думать нечего.

А что еще скажешь, если в послании изложен численный состав некоей группы воинов и маршрут выдвижения, плюс примерный срок, когда та будет находиться в пределах досягаемости восставших крестьян. Особое внимание обращено на то, что предводитель группы – молод и рыжеволос, его следует пытать до тех пор, пока не откроет характер миссии. Гектор долго изучает сургучную печать на письме, при этом заметно хмурится. Похоже, опознал владельца и чем-то ему это не нравится. Не ожидал он от кого-то, хорошо знакомого, подобной измены.