повод дать для мерзкого злословья.

Его подхватит чернь, которой только дай

Возможность грязью вымазать кого-то.

Где возмущенье брызжет через край

И ненависти истинный Клондайк,

Беснуется там чернь у эшафота,

На смерть оболганную жертву приведя.

Ужасно это всё до омерзенья.

А жёны, что ругают всех подряд,

Из ревности соперницам вредят,

Не меньшего достойны осужденья.

Жена, ревнивая к другой жене — печаль.

Для мужа как болезнь супруга злая,

Ярмо воловье на его плечах,

Стенокардия, в голову моча

И нервный тик от визга хуже лая.

Как бич язык её всех хлещет по глазам,

От слов её уста смердят зловонно.

Точнее, чем Сирах, сказать нельзя -

Тот, кто Мегеру злую в жёны взял,

За пазухой держащий скорпиона.

Супруга, преданная пьянству — это стыд.

Позор семьи, не скроет она срама,

Безумствуя, хоть выноси святых.

Пока вконец ей не пришли кранты,

То не трагедия, но точно драма.

И если говорить про женский стыд и срам,

Не жалуя ревнивого дебила -

То не одну гулящую мадам

За то, что в паспорте имеет штамп,

Толпа камнями до смерти забила.

Наклонность женщины к блудливости восток

По глаз поднятию сечёт и не прощает

Ту, что из-под хиджаба, как зверёк,

Взирает, Талибану поперёк,

Мужчину европейского смущает.

Когда в бесстыдстве этом собственную дочь

Ты уличишь и с ней позор разделишь,

Её мобильник срочно обесточь,

И даже если выучить не прочь,

Не отправляй её учиться в Кембридж.

Чему научат там, ты сам не будешь рад.

Ей также делать нечего в Париже.

Но если ты не полный ретроград,

Пошли её в Рязань иль Волгоград,

Хотя и там разврата выше крыши.

А лучше в брачные одежды облачи

И замуж выдай, чтобы о свободе

И помышлять не вздумала в ночи

И, послабленье к блуду улучив,

Не злоупотребила дочь собою.

А глаз бесстыдных ты и сам поберегись.

Как путник, жаждой сильною томимый,

К воде из грязного арыка не тянись,

И сам себе скажи — угомонись,

И вспомни, сколько лет тебе родимый.

Жены любезность благоверных усладит.

Им с ней идти по жизни нога в ногу,

И если говорить про аппетит,

Накормит так, что кости утучнит.

А кроткая жена — то дар от Бога.

Благовоспитанной душе цены не счесть.

И благодать не просто, а в квадрате -

Жена стыдливая. Такие есть,

Но много реже чем благая весть,

Их потому на всех мужей не хватит.

Нет полной меры для воздержанной души.

Желаньям дать отлуп — сродни буддизму,

Для этого все средства хороши.

А глаз свой на чужое положить -

Особый то предмет для укоризны.

Как солнце восходящее по красоте,

Так добрая жена в убранстве дома.

Сияющий светильник в темноте -

И в зрелом возрасте при доброте

Лицо жены красиво бесподобно.

В пренебрежении порой разумный муж

Бывает позабыт и позаброшен,

Как часто говорят: объелся груш.

О том, как обеляют волокуш,

Не то что знать, подумать даже тошно.

А воин в бедности, да это же позор

Империи любой без исключенья.

Какой врагам он сможет дать отпор,

Когда поднять не в силах свой топор

При степени последней истощенья?

Кому обогатиться власти не дают,

Транжирам и прижимистым буржуям

И тем, кто на приличия плюют -

Кормить всем нужно армию свою,

Чтоб не пришлось потом кормить чужую.

Купец, торгаш едва ли смогут избежать

Погрешности, тем более корчемник.

А меценатством душу ублажать

И лавры благодетеля стяжать -

Не правило, скорей, а исключенье.

Как сильно может измениться человек,

Подобное всем наблюдать не внове.

И если слабый до срамных утех

От праведности скатится на грех,

Того на меч Создатель уготовит.

Глава 27 Ты речь болтливых надвое дели

Как часто ради малозначащих вещей

Грешили люди, не заметив всуе

Важнейшее, что в куче мелочей

Не выглядело ценным вообще

И мало кого заинтересует.

Усердно ищущий богатство тут и там

Вниманье уделяет чрезвычайно

Досужим слухам, домыслам, словам,

Глазами рыщет он по сторонам,

А под ногами клад не замечает.

Где есть продажа с куплей, там всегда, как гвоздь,

Грех по головку вбит меж ними прочно.

Когда товар продать не удалось,

Досада появляется и злость,

Что мерзко и в зародыше порочно.

Обогащайтесь! Где такой призыв кругом

Звучит для тех, кто крут и упакован

И двери открывает сапогом -

Лишь страх Господень сохранит их дом,

Когда бессилен страх перед законом.

Но как возможно в этом страхе удержать

Зажравшихся, хапугу и барыгу?

Какой пахан им нужен иль вожак?

С ответами нам нужно подождать,

Пока Сираха не прочтём всю книгу.

Как глиняный сосуд при обжиге в печи

Проверить можно на наличье трещин,

Так человек, когда он не молчит,

А что-то там невнятное мычит,

Проходит испытанье в своей речи.

Как после встряски решета возможен сор,

Так по тому, как много будет плевел,

Узнать о человеке разговор

Позволит — где ходил он до сих пор,

Направо он пойдёт или налево.

Как древо открывается в своих плодах,

Так истинные сердца помышленья

Живут и созревают в головах,

Как на стволах повиснув на устах,

Срываются в моменты откровенья.

Беседы прежде человека не хвали

И, чтоб не утонуть в потоке фальши,

Ты речь болтливых надвое дели.

Когда ж в остатке лишь одни нули,

Ты посылай таких куда подальше.

Обманчивы слова напыщенных вельмож.

Не обретёшь ни правды ты, ни славы

С людьми, в чьём сердце обитает ложь.

И даже среди истинных святош

Нет-нет, да появляется лукавый.

Когда ж усердно будешь правду ты искать,

Усердие твоё вознаградится.

Находит себе истина под стать

Разумных. Чтобы вместе обитать,

Слетаются к себе подобным птицы.

Лихое кто творит, пред правдою грешит

И пред людьми, что будет пострашнее -

Тогда как лев добычу ждёт в тиши,

А та к нему попасться не спешит,

Ждёт супостата кованый ошейник.

Благочестивого беседа — благодать,

Всегда мудра. Безумный же, напротив,

Изменчив как луна. Лишь иногда

Мысль промелькнёт и сгинет без следа

В небытие, как пуля на излёте.

Средь неразумных время ты своё не трать,

А проводи лишь с тем, с умом кто дружит,

Внимай словам, записывай в тетрадь.

А самого чтоб стали понимать,

С высоких слов переходи на суржик.

К народу ближе быть, конечно,