Последнее приобретение особенно воодушевило банкиров. Максимилиан уже заложил им буквально каждый кусочек своей добычи. Теперь, благодаря Раттенбергу, у него в распоряжении появился новый заклад. Фуггер претендовал на него, подобно всем заимодавцам Германии. Однако ему предстояло немало потрудиться, ибо Максимилиан гневался на Якоба. Император внезапно осознал, что Фуггер продает ему медь – из собственных императорских рудников – по завышенным ценам. «От нашей казны до нашего арсенала в Инсбруке от силы тридцать шагов, – писал Максимилиан. – Неужели медь за эти тридцать шагов становится настолько дороже? Нам все еще приходится платить за медь столько, сколько платят иноземцы, словно эта медь не принадлежит нам, и подобное непозволительно».

Будь жив Зигмунд Госсемброт, прежний финансовый советник Максимилиана, он или кто-то другой из конкурентов Фуггера мог бы победить в схватке за Раттенберг. Но сменивший Госсемброта Пауль фон Лихтенштайн смотрел на мир иначе. Это была любопытная фигура. Позднее Лихтенштайны служили Габсбургам столь умело и искусно, что получили в дар горную область на границе Австрии и Швейцарии, нынешнее княжество Лихтенштейн. Но Пауль фон Лихтенштайн был верен прежде всего Фуггеру, потому что именно Фуггер платил ему жалованье – кругленькую сумму в размере 2000 флоринов в год. Лихтенштайн не собирался вредить своему благодетелю. Фуггер предложил Максимилиану 60000 флоринов за разрешение добывать серебро в Раттенберге в течение трех лет. Лихтенштайн одобрил сделку, и Максимилиан согласился.

Июльским днем 1509 года Фуггер занял место в карете, запряженной двадцатью пятью лошадьми и направлявшейся в швабскую деревню Шмихен. Когда карета тряслась по грунтовой дороге, он заметил в поле крестьянина, подозвал того и дал ему монету. Приступ щедрости продолжился и в деревне. Фуггер одарил деньгами крестьян и их жен. Он раздавал деньги слугам и служанкам. Мальчик с конюшни получил два крейцера – вдвое больше первого крестьянина. Судебный пристав получил 15 крейцеров. Все траты аккуратно занесены в учетную книгу.

Щедрость Фуггера объяснялась ощущением собственной значимости: Якоб воспринимал себя как феодала. Аугсбург давно избавился от феодальной зависимости и теперь не подчинялся никому, кроме императора. Но Шмихен все еще был связан старинными феодальными отношениями. Люди, которые их соблюдали, не были свободными, подобно жителям Аугсбурга. Они были сервами, крепостными, обязанными повиноваться своему господину. Они платили оброк, а господин выступал как своего рода племенной вождь. Он защищал этих людей от нападений. «Ты наш герцог, – гласила голландская поговорка. – Так сражайся за нас в наших войнах».

Господином Шмихена был не кто иной, как сам Фуггер. Это было его владение. В Аугсбурге к нему обращались «герр Фуггер». Но в Шмихене крестьяне, конюшие и прочие крепостные именовали его дворянским титулом. Для них внук деревенского ткача был графом Фуггером.

Фуггер ворвался в ряды дворянства благодаря веренице знаменательных событий, начало которым было положено более десяти лет назад в далекой Испании. В некоторой степени в этих событиях сыграли свою роль ресурсы Фуггера, его хитроумие и бравада. Но основу составили взлеты и падения его клиентов-Габсбургов. В 1496 году, когда Фуггер плотно занимался Венгрией, король Испании Фердинанд – тот самый, что вместе с королевой Изабеллой отправил Колумба открывать Америку, – воевал с французами и искал помощи Максимилиана. Чтобы заручиться поддержкой императора, он предложил свою дочь Иоанну (Хуану) в жены Филиппу, сыну Максимилиана. Император согласился, поскольку Филипп тем самым оказывался среди наследников испанского трона. Разумеется, о прямом наследовании речь не шла: у Иоанны имелись старший брат и старшая сестра, лишь после смерти которых Филипп мог претендовать на престол. Но звезды сошлись так, что они умерли молодыми и после кончины королевы Изабеллы пару лет спустя с пути Филиппа исчезли последние препятствия – он стал королем Кастилии. Ему также предстояло унаследовать от Фердинанда Арагон, вторую половину Испании. Это был поистине невероятный каприз судьбы. Всего поколение назад Габсбурги являлись малозначительной династией со скромными притязаниями. Даже Вена принадлежала иноземцам. Но теперь, когда Филипп утвердился в Испании, Габсбурги владели Австрией, Нижними графствами[31], Кастилией и постоянно прираставшими владениями Кастилии в Новом Свете. Грезы Фридриха о AEIOU – «вся земля во власти Австрии» – внезапно стали реальностью. Мир постепенно подчинялся гористой, лишенной выхода к морю и безнадежно малой Австрии.

Но когда Габсбурги, и Фуггер заодно с ними, приготовились к еще более великим свершениям, небеса вдруг потемнели: брюшной тиф забрал жизнь Филиппа и поставил под угрозу мечту Габсбургов. Филипп умер в двадцать восемь лет, пробыв королем всего три месяца. К счастью для Габсбургов, Хуана оставалась на троне и ее дети – дети Габсбургов – могли претендовать на королевские регалии. Однако Фердинанд, отец Хуаны, не собирался мирно отдавать Испанию Габсбургам. Последний в своем роду, он, пока дышал, отчаянно сражался за привилегии семейства Трастамара. В пятьдесят два года, лишившись мужской силы, он, тем не менее, вступил в новый брак и начал пить некий отвар для восстановления «мужественности», рассчитывая породить нового наследника и вернуть Испанию своему семейству. Если все получится, дети Трастамара, а не Габсбургов унаследуют Испанию.

Опасность потерять Испанию ввергла Максимилиана в панику и предоставила очередную возможность Фуггеру. Королева Хуана в Испании пыталась укрепить власть Габсбургов, совершая макабрическое путешествие по Кастилии с телом своего супруга. Она предполагала таким образом напомнить подданным о себе и подтвердить законность притязаний ее сыновей – тем было шесть лет и три года соответственно – на испанский престол. Но это путешествие лишь вызвало сомнения в ее душевном здоровье – так родилось прозвище Хуана Безумная – и дало Фердинанду повод поместить дочь под неусыпный надзор. Максимилиан в ответ возобновил свои попытки добраться до Рима и получить из рук папы императорскую корону. Он был убежден, теперь сильнее, чем когда-либо ранее, что именно корона придаст ему сил.

Фон Лихтенштайн уведомил императора о реальном положении дел. Чтобы попасть в Рим, нужно проскользнуть мимо французского войска в Милане, а затем справиться с венецианцами, которые справедливо подозревали, что Максимилиан не прочь вспомнить былые претензии на их владения. Математика заставляла задуматься. Лихтенштайн подсчитал, что Максимилиану требуется 30000 солдат. Даже если выборщики согласятся прислать несколько отрядов, императору все равно придется привлекать наемников, на что нужно 120000 флоринов. Лихтенштайн посоветовал Максимилиану забыть о коронации. Империя не может этого себе позволить. Максимилиан, впрочем, не прислушался к совету и велел фон Лихтенштайну найти деньги. Выбей из Фуггера, уточнил император.

Лихтенштайн встретился с Фуггером в Инсбруке и попросил у того кредит, ссылаясь на поддержку англичан. Генрих VII только что скончался, и Лихтенштайн уверял, что его сын, Генрих VIII, явно настроенный продолжать антифранцузскую политику отца, готов поделиться деньгами. Фуггер доверял новому Генриху ничуть не больше, чем прежнему, и потому отклонил просьбу. Фон Лихтенштайн, вероятно, ожидал подобной реакции, поскольку после отказа выдвинул иное, более интересное, хоть и необычное предложение. Он посулил продать Фуггеру два стремительно развивающихся текстильных города, Кирхберг и Вайссенхорн, которые император приобрел благодаря войне за Ландсхут. К этим городам Лихтенштайн прибавил их сельские окрестности, в том числе все замки, какие там найдутся. Кроме того, Фуггеру доставались все налоговые поступления; он вправе «выдавливать» из подданных каждый грош. А еще эта сделка позволяла присоединиться к земельному дворянству и вывести семью на более высокую социальную орбиту.