— Я тем более, — ответил Марк, и мужчины дружно посмотрели на Катю.

— Ой, я девушка дисциплинированная, — ответила она. — Но здесь покоряюсь воле большинства.

Стайка фанаток поредела. Но все же одна с ярко-рыжими дредами протиснулась вперед.

— Валентин Христофорович! Мне кажется, что вы неправы насчет Маргариты, это не страдающая Гретхен, это настоящая Валькирия из древнегерманского эпоса. А Воланд — Один, которому нужна Маргарита-Валькирия. Он собирает гостей на пир как на Валгаллу.

— Аришечка, весьма ценное замечание, — сказал он. — Жду тебя на следующий семинар. Приходи непременно, будет интересная тема.

— Я приду. — Ярко-рыжие дреды взметнулись в воздухе.

— Колоритная девушка, — пробормотал Марк.

— Моя аспирантка и очень умная. У нее, я бы сказал, нестандартный ум… Лучшая на моем потоке. Надеюсь, что все свои таланты она не растеряет, а приумножит дальше. А то бывает и так — сначала человек блестит и искрится, а потом — линяет. То ли обстоятельства задавили. То ли человек сам остановился в развитии.

Они вышли из здания.

— Предлагаю пройтись пешком. Я живу в исторической части Москвы, свой дом нежно люблю и не собираюсь из него переезжать, даже если мне предложат какие-то элитные хоромы с видом на Москву-реку. Я привержен своему гению места, и изменять ему не собираюсь.

Дом, где жил Голубицкий, таился в одном из очаровательных переулков среди других таких же старинных зданий. Они поднялись на лифте на пятый этаж… В коридоре их встретил огромный дымчато-серый кот.

— Проголодался Бегемотик, — ласково сказал профессор. — Тот еще разбойник. Я собирался взять черного кота, точь-в-точь как у Булгакова, но этот разбойник сам выкатился мне в ноги, когда я приехал на смотрины котят к одной знакомой, и ничего не поделаешь — пришлось его взять. Уж очень он набивался ко мне.

Кот сидел и щурился.

— Понятно, еды много не бывает. Но вы раздевайтесь пока и проходите в комнату.

Комната, куда они попали, буквально утопала в книгах. Книги находились за книжными шкафами, книги лежали стопками на столе, на полу, на стуле. В углу стояло цитрусовое дерево с небольшими лимонами, похожими на святящееся монисто. Около окна раскинулось роскошное большое темно-бордовое кресло, чьи изгибы внизу напоминали львиные лапы.

Кресла поменьше и попроще стояли полукругом у журнального столика. Вдоль одной из стен находилось пианино, накрытое кружевной салфеткой.

Профессор вошел в комнату.

— Единственное, что могу вам предложить, это чай или кофе. Без молока. Молока нет, есть конфеты и печенье.

— Не беспокойтесь, — сказал Марк. — Мы не голодны.

— Но это же ритуал вежливости. А Вера забыла купить молока. Надо же, хотя я ее предупреждал.

С этими словами Голубицкий вплеснул руками и снова удалился.

— Настоящее родовое гнездо потомственного интеллигента, — вполголоса сказал Марк.

— Да… — Катерина осмотрелась вокруг. — Как будто бы попала в позапрошлый век.

— Отчасти так оно и есть, когда я стал заниматься спектаклем по Булгакову…

Вплыл профессор с подносом, чашки, стоявшие на нем, были разнокалиберными. Одна повыше — с золотистым горохом, другая — белая широкая, как распустившийся цветок с мелкими розочками. В маленькой вазочке были сушки и конфеты.

— Вот, угощайтесь, завтра Вере дам нагоняй по поводу отсутствия молока. Безобразие.

Профессор сел за стол и провел по нему ладонью.

— Я пью крепкий чай с лимоном. Этому ритуалу не изменяю уже много лет. Видите ли, привык.

Он наклонил голову набок.

— Итак, о чем же вы хотели со мной побеседовать?

Марк издал глубокий вздох.

— Профессор! Собственно, о Булгакове. О ком же еще? Как вы уже понимаете, эта леди, приехавшая из Штатов, интересуется Михаилом Афанасьевичем. Если ставить задачу более узко, балом Воланда.

— Так, так, — профессор наклонил голову. Катерине показалось, что его глаза за стеклами очков блеснули. — Да, тема интригующая. А что вас подвигло на нее?

Катя досчитала до трех. Она прекрасно понимала, что этот вопрос ей будут задавать не раз и не два.

— Я историк. Работаю на кафедре, в университете, в настоящий момент аспирантка. Взяла эту тему, мне она показалась перспективной. И вот я здесь.

Профессор на секунду вытянул губы трубочкой. А потом быстро втянул их.

— Ну-ну, никогда не думал, что американские университеты заинтересуются этой темой. Хотя Булгаков популярен во всем мире и входит в пятерку самых читаемых авторов, наряду с нашими столпами — Львом Толстым и Достоевским. Так что ваш выбор, с одной стороны, не удивителен. А с другой… — он задумался.

Марк с Катей сидели тихо, за стеной слышались завывания ветра.

— Да. — Профессор поправил на носу очки. — Задумался.

— Говорят, что вы знаете о Булгакове почти все.

Но тот протестующе поднял вверх правую руку.

— Категорически отрицаю это, как говорил Фагот: «Поздравляю вас господин соврамши». Прощу за такую грубоватую цитату. Знать творчество любого писателя невозможно, тем более такого, как Булгаков. Можно только приблизиться к его пониманию. И то понимание требует значительных усилий и знаний. О Булгакове пишут многие. — Он обвел руками пространство. — Здесь на полках много книг о Михаиле Афанасьевиче. Кажется, что его рассмотрели чуть ли не под лупой, настолько все хорошо изучили, но… — профессор засопел.

Резкий порыв ветра ударил в окно, и раздался тоненький посвист. Ветер разбушевался.

Чай в мягком свете настольной лампы выглядел густо-янтарным, почти черным. Профессор размешал ложечкой сахар.

— За последнее время я узнал о Булгакове столько, сколько не узнал, пожалуй, за всю свою жизнь.

Он замолчал.

Катя сидела и смотрела прямо перед собой. Мелькнуло какое-то виденье, но она сразу отогнала его прочь, что-то смутное и непонятное.

— Вам не приходило в голову, что Михаил Афанасьевич живет и развивается вместе с нами? Как и мы, грешные. Он уже принадлежит даже не истории, а дню сегодняшнему. Кто-нибудь мог бы ответить прямо и непредвзято: в чем такая сумасшедшая популярность Булгакова? В чем тут дело? Кто объяснит? — и профессор, прищурившись, откинулся на спинку стула, словно находился в зале экзаменаторов.

Марк посмотрел на Катю, она на него.

— Наверное, в актуальности реалий. Мы словно ходим по одному и тому же кругу, и, когда читаем Булгакова, лишний раз убеждаемся в этом.

— Какой такой круг? Поясните, а?

— Ну, хотя бы то, что москвичей испортил квартирный вопрос.

— И все? Маловато будет. Какие есть еще версии?