Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В четырнадцать лет Глеб осторожно спросил у родителей, можно ли установить замок на дверь его комнаты. Мама, прикусив губу, молчала и гладила кошку. Папа не возражал, курил и не отрывался от газеты. Тема замка растворилась вместе с дымом его сигареты. «Да знаем мы все про личное пространство, – сказал отец, уходя из столовой. – Мне кажется, тебе грех жаловаться».
Глеб мог бы напомнить, настоять, сказать что-то дерзкое, но он и сам не был до конца уверен, что хочет добиваться замка. Черный глаз, который следил за ним, делал жизнь Глеба особенной. В какой-то степени ему нравилось не улыбаться и не запираться. В какой-то степени он был счастлив, когда крупный бренд одежды предложил его маме контракт.
И его тоже бесили глупые пророчества маминой подруги. Она говорила, что каждый снимок отнимает у человека часть души и несколько минут жизни, что чужие люди могут сглазить ребенка только по фотографии, что не стоит заключать сделки с дьяволом. Мама хохотала, нарочно запрокинув голову назад. Она знала, что при таком положении головы выглядит беспечно и эффектно. Также она знала, что дочка ее подруги имеет диагноз ДЦП – очень легкий вариант, но тем не менее.
Вскоре образ Глеба был растиражирован повсюду: на огромных рекламных щитах, в глянцевых журналах, на гигантских плазменных панелях. В метро люди вглядывались ему в лицо и, узнавая, начинали улыбаться. Отец горделиво хмыкал, проносясь на автомобиле мимо баннеров с изображением сына, родственники слали бесконечные «поздравляем», «гордимся», «любим». Мама ласково перебирала его локоны и нежно целовала в лоб. Одноклассники собрались перед уроком и, наспех посовещавшись, написали на доске «Глеб – кукла».
В смысле? В смысле «кукла»? Почему? У него затряслась нижняя губа и сквозь длинные мохнатые ресницы закапали слезы.
– Да ты не просто кукла! – усмехнулся автор клички. – Ты с функциями. Умеешь плакать, умеешь пи́сать. Скажи: «Мама!»
Глеб выбежал из школы и вызвал такси. Он вбежал в сад, промчался мимо строгих рядов туй, мимо курившего на крыльце отца, мимо вскочившей с кожаного дивана мамы. Наверх. В свою комнату. В свою крепость. И чтобы никто не видел. Он забился в угол кровати, до боли уперся головой в стену и заскулил. Хлопнула дверь, вошла мама.
– Глеб! Господи, что случилось?
Он повернулся, чтобы ответить, но не успел. Щелк!
– Какой великолепный снимок! Глеб, ты потрясающе выглядишь. Не шевелись, сынок, не шевелись.
Мама подобралась к нему и нажала на курок еще и еще.
Ольга Яркова. Разлучница
Все было решено окончательно. Раскачиваясь на месте туда-сюда, Кристина проговаривала про себя все «почему».
Потому что заслужила.
Потому что шлюха, стерва, разлучница.
Потому что, если семья распадется, виновата будет она. А если отец уйдет, ей, Кристине, не жить. Не переживет, если родители будут делить ее, как совместно нажитое имущество, если будет и дальше видеть отца с этой худосочной, крашенной в мерзкий рыжий, женщиной, похожей на лошадь. Бесконечно уродиной – и это было двойным преступлением: предпочесть ЕЕ матери, элегантной, фигуристой, на которую на улице заглядывались мужчины.
Боря ждал снаружи уже пятнадцать минут. Хулиган с последней парты, который ее добивался с шестого класса и которому отдалась по глупости на вписке на даче. Он был ей не пара – и все же только он мог помочь.
«Ты скоро?»
С испугом Кристина поняла, что еле может набрать сообщение из-за дрожи в пальцах.
«Сукро выйду»
«*скоро»
Натянув джинсы и худи, зашла на кухню. Очень хотелось пить.
– Далеко? – мама не отрывала глаз от экрана ноутбука.
– Бегать, – собрав все оставшееся спокойствие, выдала Кристина. Включив кран-фильтр, стала набирать воду в стакан.
– Ладно. Осторожнее там. Телефон возьми.
Осушив стакан, на ватных ногах вышла из квартиры. В лифте натянула на голову капюшон.
– Привет.
Боря, высокий, худой, темноволосый. Потянулся, чтобы поцеловать, но Кристина увернулась, и он обслюнявил ей щеку.
– Пошли уже. А это кто?
Рядом стоял подозрительный молодчик, по виду – старше их лет на пять.
– Это брат мой, Артем, – молодчик кивнул. – Подстрахует.
Желудок скрутило. От чего он, блин, подстрахует?
– Она одна будет. Ты не справишься?
– Справлюсь, просто на всякий случай. Ты точно хочешь идти? Мы и сами…
– Хочу. Пошли уже.
Кристина следила за ней уже месяц – почти каждый день с тех пор, как увидела с отцом. Уже знала, что работает она в салоне красоты, ходит в бассейн, есть сын лет десяти и декоративная собачка. Примерно в это время тетя Лошадь обычно шагала от метро к дому. Где-то минут семь шла по парку – чаще всего там не было ни души, но так гораздо быстрее, чем по улице. И именно в это время уже темнело, а фонари еще не загорались.
Сев на мокрую от дневного дождя лавку под дубом, Кристина обхватила себя руками и стала вглядываться в сторону освещенного здания метро. Парни прохаживались неподалеку. Боря зажег сигарету, и в ноздри ударил горький дым.
– Дай закурить, – трясущимися руками Кристина взяла сигарету и сделала две затяжки. Закашлявшись, бросила.
Наконец из-за угла показалась знакомая фигура. Сердце упало: не одна. Отец, статный, в длинном пальто, обнял ее, и злость обожгла Кристинины внутренности кипятком.
Еще минуты две они стояли и обжимались.
– По ходу, не выйдет сегодня, – с облегчением пробормотал Боря.
Но вот они поцеловались в последний раз, и отец направился в сторону улицы, а женщина, по обыкновению, в парк. Идут домой разными путями, чтобы, не дай бог, не увидели. Умно.
Тысячу раз Кристина прокручивала в голове этот момент. Всегда что-то шло не так: она была не одна, убегала, кусалась, кричала, привлекая толпу защитников, превращалась в борца тхэквондо и вырубала зарвавшихся идиотов.
Но все пошло по плану. Когда Боря схватил ее и приставил к горлу нож, даже не пикнула. Только сумка, выпавшая из рук, влажно шмякнулась об асфальт.
– Сюда иди, – Боря потащил ее под дерево, в сумерки, подальше от дорожки. Артем, невозмутимо спокойный, остался стоять «на шухере».
Испуганно озираясь, Кристина схватила сумку и подбежала к ним. В полутьме лицо женщины еще можно было разобрать, и, когда взгляды встретились, ее глаза расширились так, словно она узнала Кристину. Как по команде, снова ливанул дождь, не по-осеннему мощный, колотящий каплями по земле.
Она ее видела? Отец показывал фото? Может, она говорила: «Какая красивая
