Ринувшись за ней, успеваю схватить ее за лодыжку, однако Адди вырывается, подняв тучу брызг.

– Ты заботишься о других, – продолжаю я. – Следишь, чтобы Терри много не пил – думаешь, я не заметил? А когда Виктор потянул спину, ты помогала ему с прополкой сорняков.

– Перестань, – отмахивается Адди. – У твоего Терри скоро печень не выдержит, дураку ясно. А Виктору я помогала еще до того, как он повредил спину. Подумаешь, подвиг.

– И работаешь ты ответственно, – закатив глаза, не сдаюсь я. – Из жильцов только мы с дядей, а ты за всем следишь, каждую мелочь замечаешь.

– Вау, принесла свежее полотенце и разобралась с дверцей холодильника! И где моя медаль? – Адди дельфинчиком ныряет в воду и снова уплывает.

– Адди, дело не в этих пустяках, а в целой картине. Ты разбираешься в жизни, в самых важных ее частях. Вот я всегда говорю – нужно искать радость, смысл, наслаждаться мгновением… Так я и поступаю, да почти все мы…

– Ну да, те из нас, у кого есть время на поиск смысла жизни.

– Тоже верно, но… Ты принимаешь жизнь такой, какая она есть. Никто из моих знакомых так не умеет.

– Все твои знакомые учатся в Оксфорде, – напоминает Адди. – Ясно же, что они слишком много думают.

– Ты хоть один комплимент способна принять?

Наконец, она подплывает ко мне.

– Скажи, что сегодня я прекрасно выгляжу.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь.

– Не считается, я тебе подска…

Хватаю ее и щекочу, она с визгом отпихивает меня и заливается радостным смехом. Гонюсь за ней до самого бортика. Раскинув руки, она устраивается в углу, опять обвив меня ногами. Прекрасна, как видение. Тяжело дыша, мы замираем. Адди запускает пальцы мне в волосы.

– Ты мне нравишься, Дилан, – шепотом признается она. – Хотя это против правил.

– Нет никаких правил, – быстро возражаю я с колотящимся сердцем.

– Конечно, есть. Пройдет пара месяцев, и ты начнешь бегать за очередной блондинкой из Атланты. С твоей-то романтичностью, красноречием, стихами… – Запрокинув голову, она глядит на звезды. – Чувствую, ты разобьешь мне сердце, Дилан Эббот.

Нахмурившись, прижимаю ее к себе.

– Нет. Этого… раньше я… у нас все по-другому. Я никогда не разобью тебе сердце, Адди.

Она горько усмехается.

– Все джентльмены так говорят девушкам, живущим в комнате для прислуги, да?

Адди

Ладно, надо признать, мне страшно.

Мы чересчур спешим, сразу ясно. Прошло всего восемь дней! Естественно, пока что я для него королева – мы спим вместе каждую ночь и не настолько хорошо друг друга знаем, чтобы он заметил мои недостатки.

Не стоило мне говорить, что я середнячок. Надо быть загадочнее, пусть он меня добивается! Вот Деб так и поступает, и мужчины ей проходу не дают. К ее же раздражению.

Но Дилан такой милый. Его глаза – сонные, желтовато-зеленые. То, как он смотрит на меня. И вот я в него влюбляюсь – самое глупое, что может сделать девушка, увлекшись в отпуске парнем.

Утро провожу подальше от виллы. Нам нужны продукты, и я задерживаюсь в супермаркете. Потом заезжаю в деревенское кафе и болтаю с владельцем на ломаном французском, уплетая слойку с шоколадом. Он смеется моим шуткам, и я уверенно расправляю плечи. Вот! Мне не нужен Дилан. Это было мое лето и до его приезда, и посмотрите, оно прекрасно.

Планирую вернуться сразу в квартиру, но Дилан сидит на каменной балюстраде террасы, примерно в метре надо мной. Что-то бормочет про «ореол серебряный». Не удержавшись, поднимаю на него глаза, и меня накрывает волной чувств.

– Прекрасно! – окликает он с высоты. – Я совсем заждался. Кому петь серенады, если нет объекта?

– Объекта!

– Фигура речи, – поспешно объясняет он, и я смеюсь. – Объекта обожания, то бишь!

– Стихотворение пишешь?

Он никогда не показывает мне своих стихов, зато охотно читает отрывки из писателей шестнадцатого века. Я в них ничего не чувствую. Где Дилан видит «невероятную глубину», я вижу лишь многословие.

– Писал, но только потому, что отвлекся. Читал Филипа Сидни. – Он машет потрепанной книгой в бумажной обложке. – Сэра Филипа Сидни, прошу прощения. Придворного, дипломата, поэта.

– Парень, небось, давно умер?

– Давненько. В тысяча пятьсот восемьдесят шестом.

– То есть очень давно.

Дилан сбрасывает с ног коричневые шлепанцы.

– Прочти мне что-нибудь, – прошу я. Все-таки хочу понять ее, поэзию эту.

– «Мне милый отдал сердце, я – ему…», – начинает Дилан.

– «Милый»?

– Слова женщины, не Филипа. Он не признается в любви мужчине, наверняка был убежденным гомофобом, как и любой богач шестнадцатого века. Давай садись ко мне. Хочу обнять тебя.

Невольно улыбаюсь.

– «Филип»! Вы что, друзья? – передразниваю я, поднимаясь на террасу.

– Фил. Филистер, – с каменным лицом подхватывает Дилан.

Хихикнув, забираюсь на балюстраду.

– Ладно, что дальше? Он отдал тебе сердце, ты – ему?..

Дилан обнимает меня одной рукой, а я забираю у него бутылку пива.

– «Мне милый отдал сердце, я – ему. Обмен был прост, условия такие: я берегу его, он – верен моему. И нет на свете сделки справедливей».

Это я могу понять. Наверное. Любовь как сделку. Вроде как, страшно отдавать свое сердце, но если другой подарит свое в ответ – что ж, тогда можно. Как на войне, когда оба противника опускают оружие.

Оставшиеся строки – просто мешанина слов в неправильном порядке: «Пусть его боли я была виной», всякое такое. Когда Дилан заканчивает, отдаю ему бутылку и забираю книгу.

– Ты хочешь?.. – спрашивает он, взволнованно глядя на томик у меня в руках. С одной стороны, это трогательно, а с другой – пугающе, ведь я толком не понимаю, что он находит в стихах.

– Если мне понравится, покажешь свои стихи?

– Ну… – напрягается Дилан. – Это как показать дневник, или…

– Историю в поисковике?

– А у тебя там что-то интересное? – Он ухмыляется.

– Значит так? – Приподнимаю бровь. – Давай справедливый обмен?

– Обмен значит? – Дилан изображает задумчивость. – А с тебя тогда…

– Ты же понял, о чем я. Тоже расскажу тебе что-то очень личное, может позорное, сработает?

– Возможно. – Дилан отхлебывает пива и явно сдерживает смех.

Оставляю книгу на перилах и спрыгиваю на пол. Утром ко мне вернулась вера в себя. И если я немного откроюсь Дилану, ничего страшного ведь не случится?

– Идем.

Веду его в квартиру, к шкафу, где мы с Деб храним чемоданы. Достаю и открываю свой. Увидев, что внутри, Дилан смеется. Заливаясь краской, неуклюже застегиваю чемодан. Дилан обнимает меня со спины.

– Нет, подожди, мне нравится. У тебя такое хобби, делать модели паровозиков?

Ежусь от стыда. Зачем только показала?!

– Очень мило, честно, – мягко успокаивает