его словам: «Мне небезразличны эти ребята и не нравится идея отправки их в какую-то дыру, откуда кому-то не суждено вернуться». Действуя в соответствии с этими чувствами, возможно, он и становится лучшим человеком, но, не исключено, что при этом страдают его офицерские качества. Сегодня он готов рискнуть, и ведет себя довольно несвойственно, как будто борется со своей склонностью проявлять чрезмерную заботу. Он укоряет руководителей своих групп, говоря им: «Я не слышу той агрессивности, которую хотел бы услышать». Его голос звучит неискренне, словно он и сам не убежден в своей правоте.

Люди, у которых, в конечном итоге, нет выбора в этом вопросе, неохотно выражают поддержку приказам «Имана». После его ухода Лоуренс делится:

— Люди, которые всем этим руководят, вольны как угодно облажаться. Но до тех пор, пока нам везет, и мы проходим через все это, оставаясь в живых, они будут повторять одни и те же ошибки.

Уверенности не прибавляется, когда иракская артиллерия, — которая считалась к этому времени уничтоженной, — всаживает несколько снарядов в близлежащее поле. Как бы красиво не выглядели артиллерийские снаряды, когда они дугообразно летят по небу на позиции врага, когда они направлены на вас, это звучит так, будто кто-то с силой швыряет вам в голову товарняки. Морпехи бегут к ближайшим окопам, чтобы укрыться.

Во время ночной миссии группе Уокера достается честь возглавить конвой, который проедет по мосту. Мы выезжаем около одиннадцати в кромешной темноте. Луны почти не видно, что делает очки ночного видения практически бесполезными, к тому же у батальона закончились специальные батареи, на которых работают тепловизионные приборы — ключевой инструмент для обнаружения позиций врага в темноте.

Пилоты вертолетов Кобра, которые сопровождают нас по воздуху, замечают вооруженных мужчин, которые прячутся под деревьями слева от подножия моста. Но связь обрывается, и эта информация так и не доходит до группы.

Мы видим, как Кобры стреляют ракетами через мост, в нескольких сотнях метров от машины. Взрывы освещают небо. Но никто в машине и близко не представляет, по какой цели стреляют Кобры. Уокер приказывает Эдвардсу продолжать ехать в направлении моста и взрывов.

Жизни всех и каждого зависят сейчас от водителя. Он согнулся над рулем, лицо его закрывает аппарат ночного видения, свисающий с каски. ПНВ напоминают оптический прибор. Две линзы, по одной над каждым глазом, крепятся на едином цилиндре, который выдается вперед на пять дюймов. Ночью очки дают яркое серо-зеленое изображение, но ограниченное, словно туннельное, видение, без восприятия пространства. Чтобы суметь вести в них машину, нужно предельно сосредоточить внимание.

— На мосту препятствие, — повторяет несколько раз шофер глухим монотонным голосом, в котором при этом слышится неотложность.

У въезда на мост лежит на боку взорванный грузовик. Мы останавливаемся где-то в двадцати метрах перед ним. Слева, в пяти метрах от края дороги — роща из высоких эвкалиптовых деревьев. За нами — большой фрагмент сточной трубы. Минуту назад водитель объезжал трубу, думая, что это — случайный кусок развалин, но теперь становится ясно, что труба и покореженный грузовик перед нами были намеренно брошены в таком виде, чтобы направить машину по пути, который в военной терминологии называется «зоной поражения». Мы оказываемся в самом центре засады.

Все в Хамви — кроме меня — уже об этом догадались. Они сохраняют необычайное спокойствие.

— Разверни машину, — мягко отдает команду Уокер.

Проблема в том, что остальная часть конвоя последовала за нами в зону поражения. Все пять машин Хамви из взвода сбились в кучу, а сзади подъезжает еще двадцать. Эдвардс удается частично развернуть Хамви; эвкалиптовые деревья теперь справа от нас. Но труба не дает машине продвинуться дальше. Мы останавливаемся, а Уокер связывается по радио с остальной частью взвода и говорит им отвалить назад.

Одновременно он смотрит в окно через прицел ночного видения.

— В деревьях — люди, — предупреждает, повторяет те же слова, чтобы осторожно поставить в известность остальных во взводе.

Затем он склоняется над прицелом винтовки и открывает огонь.

Под деревьями прячутся от пяти до десяти вражеских бойцов. Еще несколько находятся за мостом, имея в своем распоряжении пулемет, и еще больше — на другой стороне дороги. Они окружили морпехов с трех сторон. Почему они не открыли огонь первыми — загадка. Уокер полагает, что они просто не разгадали всех возможностей американской оптики ночного видения.

Но преимущество морпехов — хрупкое. Как только Уокер начинает стрелять, враг поливает зону поражения огнем из винтовок и пулемета. Кроме того, боевики выпускают как минимум одну гранату из РПГ, которая перелетает через капот нашего Хамви. Двух морпехов из взвода ранят почти мгновенно. Первый падает — ему попали в ногу, а второму — в лодыжку. Оба перевязывают свои раны жгутом (который морпехи-разведчики носят в жилетах) и возобновляют стрельбу.

Учитывая, что Хамви стоят так близко друг от друга, вести беспорядочный огонь нельзя. Каждый боец аккуратно выбирает свою цель. Командный медик в Хамви за машиной Уокера убирает двух людей выстрелами в голову. Когда над нашими головами раздается очередь из пулемета 0.50 калибра, вибрирующая ударная волна настолько мощная, что у медика из носу начинает литься кровь. Хеллер видит вражеского бойца, который уже ранен в грудь и пытается отползти, и заваливает его очередью из М‑4 в голову. Сержанту Куперу, которого часто подкалывают за то, что он — взводный красавчик, едва удается уклониться от пули, которая разбивает ветровое стекло и проходит в дюйме от его красивой головы.

«Иман» выпрыгивает из машины и бежит прямо в центр потасовки, для того чтобы вывести Хамви, до сих пор жмущиеся в зоне поражения, в безопасное место. Создается впечатление, что он танцует по дороге с девяти миллиметровым пистолетом в руке, когда струи пулеметного огня скользят у его ног.

В нашей машине Уокер как будто ушел в себя. Он напряженно всматривается в окно, дает оч

ереди из автомата и, по какой-то необъяснимой причине, бормочет что-то.

Между тем, Эдвардс, раздраженный затором в движении, открывает свою дверь, в то время как вокруг трещат выстрелы, и орет во всю глотку:

— Отъезжайте, на хрен, назад!

В пылу битвы его акцент еще больше выдает в нем деревенщину. Он снова выкрикивает то же самое и забирается внутрь — его движения кажутся едва ли не апатичными.

— Отъезж… — снова заговорил солдат,