— К сожалению, достаточно. Транспорта нет, чтобы добраться до райцентра.

— Да, метро к нам еще не провели, есть трудности с тем, чтобы попасть сюда, да и выбраться непросто. Чем вас развлечь? Чаю хотите?

— Спасибо, с удовольствием. Но если есть кофе…

— Увы, нет. Я его пью редко, мне больше нравится крепкий черный чай. Вы как?

— Согласна на крепкий. А развлечь меня можете рассказом о воинах-волках, о которых вы упомянули вчера.

— Хорошо, слушайте, а заодно подождем, пока вода закипит для чая.

Из густой лесной чащи показался отряд всадников, блестя на солнце остроконечными шеломами и броней, надетой поверх кольчуг, с развевающимися во время движения алыми как кровь плащами, и направился к городищу, окруженному деревянным частоколом, внутри которого виднелись крыши большого терема На сторожевой башне заметили быстро приближающихся всадников, и дозорный в шеломе и ниспадающей до колен кольчуге, вооруженный длинным копьем и луком, крикнул вниз стражникам, стоящим у ворот:

— К нам едут великокняжеские гридни, более сотни, впереди боярин, пока не разглядел, кто такой.

— Пойду доложу воеводе, а вы сразу ворота не отворяйте — подождем, что он скажет, — приказал старший двум воинам и поспешил в терем.

Тем временем конный отряд перешел с рыси на шаг, от него отделился всадник, который аллюром поскакал к городищу.

— Открывайте, боярин Баян приехал от великого князя Владимира! — громко возвестил, приблизившись к дубовым воротам, здоровенный детина в броне, видно из почета боярина.

— А ты кто такой?

— Я рында[2]боярина, Василь.

— Погодь, доложим воеводе.

— Негоже боярину дожидаться под воротами у воеводы!

— Ты нам не указ! Дождемся, что воевода скажет!

— Боярин у меня крут на расправу — смотри, тебе не поздоровится!

— Пусть у себя в вотчине распоряжается, а скажет воевода — вовсе ворота не откроем!

— Так мы их изломаем, силой к вам войдем!

— У вас что, пороки[3]есть с собой? А без пороков их не возьмешь. Хоть ты, видно, и удалец — поешь громко, но неведомо, каков в бою.

— А ты выйди за ворота и проверь!

— С радостью, да стою на варте — воевода будет гневаться.

Тем временем отряд приблизился и, не доезжая шагов двадцати, остановился. Рында развернулся и поспешил к боярину.

— Не открывают, вражье отродье, — ждут наказа воеводы!

Боярин нахмурился, но не успел что-либо сказать, как ворота заскрипели и открылись. За ними оказалось широкое подворье, а на крыльце перед теремом стоял сам воевода — мужчина лет пятидесяти с грубым красноватым лицом, в остроконечной шапке, покрытой бархатом, в темном кафтане и кожаных сапогах. На боку у него висел меч. Рядом с ним стояли десятка два дружинников в длинных кольчугах, в полном боевом вооружении — щиты, копья, мечи.

— Здрав будь, боярин, — первым поприветствовал воевода гостя, который не торопился спешиться, а внимательно осматривался по сторонам.

— Здоров будь и ты, воевода. Гляжу на твоих воев и не пойму — уж не собрался ли ты воевать со мной?

— Не обессудь, боярин, осторожность нужна всегда — она враг глупости и беспечности. Да и настораживает то, что с тобой прибыло столь многочисленное воинство, — уж ты сам не собрался ли на войну? Здесь лесной край — до половцев, печенегов далеко.

— Ты сам говоришь — край дремучий, дикий. В чащах лесных головников[4]полно — вот князь и дал супровод, чтобы ничего в дороге не случилось.

— А я уж думал, что ты на ляха решил идти. Не желаешь, боярин, с дороги ола[5]выпить прохладного, из погреба?

— Желаю, дорога длинная и утомительная была. Давай ол, сбитень, мед — ни от чего не откажусь. — И он ловко соскочил с коня и взошел на крыльцо. Боярин был молод — не более тридцати лет, красив собой, светлоок, крепкого сложения. Всем было известно, что он удачлив в бою — великий князь Владимир приблизил его к себе после последнего похода на Корсунь, где тот проявил себя во время осады города. На шее у него висела серебряная гривна — знак особого расположения князя. В отличие от сопровождавших его воинов, на нем не было брони. Высокая шапка с меховой оторочкой не скрывала светлые кудри, на нем было богатое платье, а на ногах — красные хзови[6].

— Добро пожаловать! — молвил воевода и посторонился, пропуская вперед боярина, который, проходя через дверь, слегка склонился из-за высокого роста и шапки.

— А ты куда? Иди в людскую! — Воевода преградил путь рослому рынде, собравшемуся последовать за боярином.

— Василь, послушай воеводу — здесь он хозяин! Иди проследи, чтобы сотник и гридни отдыхали, да не очень усердствовали — утром в обратный путь. Сам будь неподалеку — может, еще понадобишься.

В просторной горнице с узким оконцем, обставленной просто и добротно — длинный стол и лавки с обеих сторон, — боярин увидел, как ему показалось на первый взгляд, унотьку[7], одетую в простенький сарафан, однако ее головной убор, скрывающий уложенную кольцами длинную косу, свидетельствовал о том, что это мужняя жена. В ее ушах блестели золотые массивные усерязи[8]. Она протянула гостю глиняную кружку, полную ола.

— Отведай с дороги, прошу тебя.

Боярина поразил нежный мелодичный голос девочки-женщины. Да и лицом она удалась — краше он никого до этого не встречал. Нежная белая кожа, лазоревые глаза, которые манили дивным блеском редкой драгоценности, алые уста — все это заставило сильно забиться сердце молодого боярина.

— Это Пракседа — жена моя, хозяйка терема.

Молодая женщина слегка присела, подавая гостю кружку, и под сарафаном стала заметна округлость живота. Воевода, заметив взгляд боярина, пояснил:

— Пракседа непразна[9]— ждет первенца.

От слов мужа молодая женщина вспыхнула, в один момент стала пунцовой, словно тот сказал что-то неприличное.

— Хозяйка, вели накрывать на стол — видишь, гость с дороги, уморился, проголодался.

— Спасибо, воевода, но не спеши. Много слышал о твоем хозяйстве — хотел бы увидеть воочию. Да и великий князь Владимир об этом молвил слово.