– Хотел бы я послушать, что они там болтают, – сказал Оскар. – Прежде чем идти к ленсману.

Он сунул Расмусу в руку пятиэровик.

– Возьми-ка вот монетку и купи кулёк тянучек, да послушай, о чём там судачат, навостри уши-то.

– Я их не только навострю, а и махать ими стану, – засмеялся Расмус.

Он побежал по улице и остановился у бакалейной лавки. Глянув в окно, он увидел, что там полно народа. Это было ему на руку. Придётся постоять в очереди, и можно будет послушать, о чём там толкуют. А после он купит тянучек. Полный радостного ожидания, он отворил дверь.

Минуту спустя он, запыхавшись, прибежал назад к Оскару. Лицо его было белым как мел.

– Оскар, нам нужно бежать отсюда! Поскорее!

– С какой это стати? Хвосты нам, что ли, подожгли?

Расмус в отчаянии схватил за руку Оскара:

– Оскар! Анна-Стина сказала ленсману, что это мы напали на них.

Оскар вытаращил глаза и покраснел от возмущения.

– Я? Да она меня и знать не знает. Ей даже неизвестно, как меня зовут.

– Она сказала, что пришёл бродяга с гармошкой и что с ним был мальчишка. Он сперва поиграл на гармошке, а после вошёл в дом и, угрожая револьвером, забрал изумрудное ожерелье фру Хедберг.

Оскар ударил себя по лбу кулаком:

– Ну и дрянь-девка эта служанка. Будь она здесь, я запихал бы это враньё обратно ей в глотку. Ну а сама-то фру Хедберг что говорит?

– Она вроде бы помирает, ничего сказать не может, лежит как мёртвая. Доктор говорит, что сердце у неё бьётся еле-еле…

Жилы на висках у Оскара надулись. От злости он покраснел ещё сильнее и снова ударил кулаком по лбу.

– Стало быть, всё у них идёт как по маслу. Теперь служанка может врать, что ей вздумается, а ленсман, поди, верит каждому её слову.

Расмус потянул Оскара за рукав.

– Оскар, пошли скорей отсюда!

– И не подумаем, – сердито ответил Оскар. – Я загоню в угол эту служанку при ленсмане, пусть тогда посмеет сказать, что это был я.

Вконец отчаявшийся Расмус сказал со слезами на глазах:

– Тебя ленсман заберёт. Ты сам говорил, что он не верит бродягам. Тебя посадят в кутузку, и тогда…

Он замолчал, не в силах думать о том, что будет, если Оскара посадят в тюрьму.

Оскар, понятно, тоже был не в силах об этом думать. Злость вдруг разом слетела с него. Он стоял опустив руки, огорчённый и растерянный.

– Да… Если я сейчас пойду к ленсману, меня посадят, твоя правда. Скажи ему, что это Лиф и Лиандер, он станет хохотать до икоты.

– А ещё эта дрянь-служанка будет врать…

Оскар кивнул, подтверждая слова Расмуса:

– Точно. А фру Хедберг лежит, не в силах сказать ни словечка в мою защиту. Нет, пойди я сейчас к ленсману, мне тюрьма. – Он схватил Расмуса за руку. – Пошли отсюда быстрее, пока не поздно!

Оскар пошёл быстрым шагом, увлекая за собой мальчика.

– Если уже не поздно, – пробормотал он.

Удрать из здешних мест, где каждый человек готов был искать бродягу с гармошкой, было нелегко.

Но им повезло. Они пробрались задворками, быстро и тихо миновали городскую черту и пошли прочь по мирному и пустынному посёлку.

– Мы удираем, как какие-нибудь злодеи и убийцы, – сказал Оскар, когда к нему наконец вернулся дар речи.

Расмус сбавил шаг. Он запыхался до того, что едва мог говорить.

– Оскар, ведь ты невиновный!

– Невинен, как невеста!

– И я тоже.

– Ясное дело.

Оскар оглянулся и бросил сердитый взгляд на городок, красные крыши которого выделялись на фоне летней зелени.

– Ниневия! – воскликнул он. – Хорошо, что мы снова топаем по дороге.

И Расмус согласился с ним от всего сердца. На дороге не было ни воров, ни бандитов, дорога была мирной. На обочинах росли подмаренник и купырь, а на лугах сладко пахло клевером. Солнце скрылось, стояла предгрозовая тишь. По небу уверенно, словно корабли, плыли серые пухлые тучи, а впереди, насколько хватало глаз, извивалась пустынная дорога. У горизонта, там, где земля и облака встречались, дорога уходила в небо.

– Куда мы идём? – спросил Расмус.

– В одно место, где можно будет спрятаться, – ответил Оскар. – Даю слово, такого места ты ещё никогда не видел.

Деревня Эдебюн[5]стоит на берегу моря. Пять маленьких дворов ютятся в низине, зажатые серыми скалами и сами такие же серые, как эти скалы. Серый цвет – цвет бедности и седой древности. Когда к вечеру летнее небо темнеет, то и море становится серым. Серые и тяжёлые от дождя, висят облака над деревней, в которой никто не живёт.

Сюда и пришли бродяги. Для того, кто хочет спрятаться, это самое подходящее место. Людей здесь нет, здесь царят лишь пустота, тишина, мрачное запустение.

– Оскар, а куда подевались люди, – спросил Расмус. – Ну те, что здесь жили?

Оскар сел на камень. Он снял башмаки и носки и растопырил пальцы ног, наслаждаясь вечерней прохладой.

– Они уехали в Америку всем скопом. Много лет тому назад.

– А что, они не хотели здесь больше жить?

– Не хотели. Слишком бедно и убого жилось в этих домишках. Может, и рыбы в море стало мало. И земля не родила на скудных наделах.

Расмус кивнул, это он мог понять.

– Да, худо быть бедным. А купаться здесь здорово, – сказал он и одобрительно посмотрел вниз, на прозрачную, чистую воду. – Поди, в Америке у них таких пляжей нет.

– Ну да! Захотят купаться, так там у них, в Миннесоте, есть озеро с прозрачной водой.

Расмус улыбнулся. «Озеро в Миннесоте с прозрачной водой», как красиво! Ему самому хотелось бы когда-нибудь увидеть это озеро. И другие озёра, и горы, и реки, какие есть на земле. Он попытался представить себе этих людей, как они бродили по Америке и искали это чистое озеро в Миннесоте. Может, они вспоминали своё море и скалы и думали, не живёт ли кто-нибудь в их серых домишках на берегу.

– Пойду-ка погляжу! – сказал он и побежал к ближайшему дому.

Он хотел посмотреть, не оставили ли там что-нибудь те, кто уехал в Миннесоту.

Расмус заглянул через разбитое окно в убогую маленькую кухню с закопчёнными балками потолка и увидел перемазанный сажей открытый очаг. Подумать только, как давно варили здесь еду! Ему было жаль эти заброшенные дома, в которых никто не живёт. Казалось, будто они ждали, чтобы кто-нибудь поселился в них, развёл бы огонь в очаге, поставил кофейник на огонь, сварил бы детям кашу.