Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недолго думая он взял с полки шоколад, правда, одну из самых маленьких плиток, но всё же это было замечательно! Шоколадка была в обёртке из красной фольги. Он держал её толстыми пальцами, а она блестела и переливалась.
– Пожалте, кушайте на здоровье!
Расмус взял шоколадку и снова поклонился.
– Ну, теперь ноги сами пойдут, будешь маршировать не хуже солдат Карла Двенадцатого! Поглядим теперь, хватит ли у нас денег на пиво и лимонад. И вроде бы всё, что нам надо.
Был уже четвёртый час, и они решили поскорее идти назад, в сосновую рощицу, и спокойно поесть.
Видно, весть о новом грабеже ещё не просочилась. Городок казался таким тихим и мирным, улицы дремали, залитые лучами послеполуденного солнца, когда Оскар и Расмус шагали по Огатан[3].
– Погоди! Как только люди узнают про то, что случилось, поднимется суматоха, – сказал Оскар. – Поди, этот шляпа-ленсман ещё не нашёл записку. Ему мало кинуть большой булыжник в окно. Видно, нужно, чтобы бомба бабахнула на весь свет, а не то он никак не очнётся.
На берегу реки расположился постоялый двор, окружённый красивым садиком, где люди в это время дня пили кофе. За маленькими круглыми белыми столиками сидело много гостей.
– Знаю, что ты голодный, – сказал Расмусу Оскар, – однако придётся нам здесь сыграть, если хотим и завтра разговеться. Вижу я, тут пятиэровиков будет целая куча, нельзя проходить мимо.
Он достал гармонику, и они остановились на приличном расстоянии от тех, кто пил кофе, позвякивая ложечками, и лакомился булочками с корицей и венскими слойками. Там сидели по большей части знатные дамы в широкополых шляпах, в платьях с рюшами и кружевами. Расмус залюбовался ими. Они были такие красивые и богатые, а ему так нравились красивые и богатые дамы! Как бы ему хотелось иметь вот такую же мать! Вот бы одна из них пожелала взять его в сыновья!
Он уже понял, что надежды на это мало. Они выжидательно смотрели на него. Но они хотели услышать его пение. Его и Оскара. Скорее Оскара. Поди, ни одна из них не подумала: «Этого мальчика я хочу взять в сыновья».
Расмус вздохнул. Но вот Оскар нажал на клавиши, и Расмусу пришлось затянуть:
Слыхали вы ужасную историю?
Вчера мне мой приятель рассказал,
Что короля из Северной Америки
Выстрелом убило наповал…
Расмус легко запоминал и слова и мотив. Стоило им несколько часов походить по дворам, как он выучил наизусть все душераздирающие песни Оскара.
– «Чоллихоп-чанг-чанг, фаллера-лан‑лей», – пел он, а глаза его разглядывали дам, выбирая, которую из них он хотел бы взять себе в матери.
За ближайшим столиком сидела толстенькая тётя, которая, судя по всему, была здесь хозяйкой. Время от времени она отдавала приказания прислуживающим девушкам. Она мило болтала с двумя господами, сидевшими рядом за столиком. Видно, они ей очень нравились. Склонив голову набок, она смотрела им в глазки и смеялась без причины.
– Милый господин Лиф, берите ещё печенья, – говорила она. – Позвольте, господин Лиандер, налить вам ещё кофе.
Казалось, угождать им для неё было самое большое удовольствие на свете.
Господа, которых звали Лиф и Лиандер, были тоже очень нарядные и важные. На них были белые соломенные шляпы, у обоих маленькие усики, а у одного – цветок в петлице.
– «Чоллихоп-чанг-чанг фаллера», – пел Расмус, и его звонкий, высокий голос так красиво сливался с низким голосом Оскара.
И костюмы на них были нарядные, летние, узкие брюки… а ботинки у одного из них… верх из светлой кожи с кантом из чёрной лакированной, блестящей… Ботинки, которые…
…что короля из Северной Америки…
Расмус резко оборвал песню.
На ногах у господина Лифа были те самые ботинки с лакированным кантом!..
Страх, который ему пришлось пережить утром, нахлынул на него снова. Он вспомнил плач фру Хедберг и звук страшных шагов, который он слышал, лёжа за диваном. Это были именно те ботинки, которые тогда так грозно приближались к нему. Он не мог петь, глядя на эти ботинки. Оскар сердито посмотрел на него, не понимая, в чём дело, почему он замолчал. Но это не помогло, Расмус петь больше не мог. Даже если господин Лиф был ни в чём не виновен и лишь по чистой случайности надел эти страшные, ужасные ботинки грабителя, всё равно Расмус петь был не в силах. Он глядел на эти ботинки, и ему до того стало худо, что он даже не чувствовал больше голода.
– Послушай, Хильдинг, завтра мы начнём удить рыбку пораньше, – сказал второй господин, сидящий с ним за столом.
Хильдинг! Господина Лифа зовут Хильдингом! Его зовут так же, как грабителя, и ботинки на нём такие же, как у грабителя.
– Да, надо побыстрее использовать оставшиеся дни.
И голос у него такой же, как у того грабителя.
– Но ведь вы останетесь здесь хотя бы до конца недели? – взволнованно спросила толстая дама.
– Конечно. Нам здесь нравится.
А вот Расмус не мог этого сказать про себя. Ему здесь вовсе не нравилось. Ему казалось, что он вот-вот упадёт в обморок. И, как только Оскар допел про короля из Северной Америки, он быстро схватил его за рукав и потянул отсюда.
– А что мы теперь будем делать?
Они снова лежали в песчаной ямке в сосновой роще. Окружающий мир Расмусу казался по-прежнему злым. Он отошёл и спрятался за сосну, где его стошнило. Пища не хотела оставаться в желудке из-за всех этих волнений.
Оскар попыхтел трубкой, что-то обдумывая.
– Ничего не поделаешь, видно, придётся мне идти к ленсману, ах-ах-ах! Сказать ему, мол, мне кажется, что два благородных господина ограбили фру Хедберг. Но как я смогу заставить ленсмана поверить в это? Как говорится, «это будет уже другая пятёрка, – сказала старуха, написав цифру семь».
Он выколотил трубку и надел рюкзак.
– Ноги упираются, не хотят идти к ленсману. А хочешь не хочешь, идти надо.
– Да, сохрани нас Господь, – сказал Расмус.
Так говорила тётя Ольга в Вестерхаге перед приходом инспектора. А ведь ленсман-то пострашнее инспектора.
– Однако сюда я теперь приду не скоро. Сущая Ниневия[4]здесь, да и только. Куда лучше ходить по деревням, там у них воров нет.
В маленьком городке, который Оскар с некоторым преувеличением назвал Ниневией, за время их отсутствия произошли заметные изменения. Теперь на каждом перекрёстке стояли люди, громко переговариваясь. Было видно издалека, что говорят они о чём-то важном, нетрудно было догадаться, о чём шла речь.