прогулки в горах, и, выпив в домашних условиях шампанского, заснули на диване, обнявшись. А когда она проснулась, то поняла без лишних слов, что произошло «радужное» слияние.

Однажды Кира, добродушно смеясь, рассказала Стелле о том, как и от кого, появился на свет её сын. Тогда молодой парень после дембеля оказался в её власти. Они тоже, после горной прогулки, вернувшись домой, выпили вместе бутылку шампанского, она расслабилась и заснула, а возбуждённый «дембель» вошёл в сексуальный раж, а потом, когда проспались, Кира стала задавать парню роковые вопросы, типа «что теперь будем делать, ведь я могу забеременеть, а делать аборт безнравственно и рискованно для здоровья. Придётся жениться, не так ли?» Парень от неожиданности оробел, ведь он об этом ещё не думал, да и что скажут родители, когда появится «нагуленный» ребёнок? Тут он откровенно замялся. Собственно, так и случилось. Только разница была в том, что родители, узнав, что мать их внука — школьная учительница, даже обрадовались, приехали к невесте, присмотрелись — она им приглянулась, и стали её сватать. Но Кира, будучи девушкой гордой, не могла ему простить того, что он усомнился в ней сразу, и отказалась от замужества. Вот поэтому-то она и считала, что у неё отношения с мужчинами, не как у всех нормальных людей.

…На следующий день после пирушки Кира пришла за своим баулом с вещами, которыми торговала и, подойдя к Алексею, с вызовом выпалила: — Что? Испугался, котик? Вижу, трухнул. Все вы, коты, одинаковы. Но люблю я свою сестру Стеллу и тебя, дурочка, жалею. Не буду встревать между вами, успокойся. Через неделю уезжаю снова на Север. Хватит мне тут дурковать с вами — торгашами. Там жизнь куда чище. Мне пришёл вызов из прежнего РОНО Хабаровского Края. Зовут на должность завуча. Там открывается новый школьный интернат… Потом посмотрела долгим взглядам на Алексея и завершила разговор: «Ладно. Живи пока, блудливый кошара. Болтать всё равно не будешь, побоишься. А провожать меня не надо — Чао, красавчик!».

…И только значительно позже до него дошло, что её негодование было только предупреждением — всего лишь сигналом «Молчи!» Чтобы боялся быть обвинённым в «страшном преступлении насилия» и не проболтался перед Стеллой. А когда успокоился, стал с упоением вспоминать детали охватившего тогда вожделения, потому что, как думалось ему, тяготение было взаимным.

ТЫ МОЯ ПЕРВОЗДАННАЯ

Моя встреча с матушкой в Чимкенте завершалась, я надумал вернуться в Алма-Ату, поэтому решил прогуляться до вокзала, чтобы приобрести заранее билет на поезд. Вокзал был полупустой, я оказался единственным у кассы и, чтобы убедиться в этом, остановился, озираясь по сторонам. Одна шустрая кудрявая девушка-брюнетка уверенно приблизилась к окну кассы и, глядя на меня, спросила: — А ещё есть кто за билетом в кассу? — Есть, — откликнулся я, — правда, пока не решаюсь быть первым. — Не решаетесь быть первым? — удивилась она, — тогда первой буду я. — Пожалуйста, — уступил я. — Вам куда? Я буду за вами. — Мне в Алма-Ату на завтра. — Какое совпадение, и мне туда же, и тоже на завтра.

Честно говоря, я ещё не думал, на какое число брать билет, но тотчас решился, как и она, взять билет «на завтра».

На следующий день, приближаясь к поезду, я замечаю, что вчерашняя кудрявая девушка-брюнетка заходит в тот же плацкартный вагон, который нужен и мне. Следую за ней. Места наши не совсем рядом — её место оказалось где-то впереди. Я поставил под сидение свою багажную сумку и, расположившись у окна, стал разглядывать перрон. Последние отъезжающие поспешно заполняли вагоны, а внутри пассажиры располагались по местам. Наконец всё угомонилось, и жизнь пошла своим чередом.

Мне не терпелось узнать, где моя спутница, которая, как и вчера, оказалась в вагоне впереди меня. Я пошёл и буквально через три купе увидел огромного оголённого по пояс мужика, руки и спина его были покрыты татуировками. Субъект, с блатными наколками, уже склонился над моей знакомой, пытаясь внаглую завладеть её вниманием. Испуганный вид девушки побудил меня более решительно приблизиться к ним и оттеснить назойливого ухажера. Девушка обрадовалась мне, и я уверенно присел рядом, начиная оживлённый разговор с того, что «едва отыскал её». Всё это было похоже на то, что мы не случайные, а давно знакомые люди. По-видимому, полуоголённый «чувак» это понял, и нехотя удалился восвояси.

— Давайте же, будем знакомиться, — заговорил я, — по-моему, настало время для этого, тем более что вас уже атакуют назойливые попутчики. И я предлагаю перейти сразу на «ты», ведь мы ровесники, не правда ли? И как-никак со вчерашнего дня уже не совсем чужие.

— Ну, давай, я согласна. Меня зовут Раида.

— Имя твоё, как и ты, для меня пока загадка. А меня зовут Юрий, я геолог, в Чимкенте навещал матушку. Вот возвращаюсь в экспедицию, которая находится под Алма-Атой.

— Насчёт имени, не знаю, чем оно тебя смутило. Надеюсь, имя «Аида» для тебя не ново?

— Совсем не ново. Недавно слушал оперу итальянского композитора Верди «Аида».

— Правильно. Так считай, что «Раида» как бы родственница Аиды. Удивляюсь я тебе, ведь ты находишься в Азии, где проживают многие народы: казахи, уйгуры, дунгане и, конечно же, татары, к которым принадлежу и я. Тебе это надо знать, если не боишься попасть под татаро-монгольское иго.

— Под твоё «иго» считаю за счастье попасть прямо с этой минуты.

…Она посмотрела на меня многозначительно, и после паузы заговорила: — Я тоже была у мамы в Чимкенте. А теперь еду к брату в Алма-Ату. Вообще-то я алмаатинка, окончила с медалью школу и поступила в Ленинградский институт. А сейчас нахожусь здесь на каникулах.

— Ну, а я, как говорится, «советский геолог», уроженец Восточного Казахстана. После окончания школы мы с братом и другом решили уехать подальше в Сибирь и там поступать в институт. Наугад ткнули пальцем в карту — и попали в город Иркутск. Город на Ангаре и недалеко от озера Байкал. Сплошная романтика. Брат и друг остались там, а я вернулся на родину.

…Так, беседуя о том и сём, за разговорами мы сблизились со спутницей на столько, что мне совсем не хотелось возвращаться в своё купе. Чёрные натуральные локоны, миндалевидный разрез восточных с едва заметной косинкой глаз притягивали меня и не отпускали — совсем не хотелось возвращаться в своё купе. Я так допоздна и находился рядом с ней. И потом, когда уже лежал на своём плацкарте, всё думал и думал о ней, находясь в плену каких-то смутных воспоминаний из моего отроческого