Как легкая ладья, что гонит Аквилон[49],

Причалит к берегам неведомых времен

И мозг людей зажжет виденьями своими —

Пусть память о тебе назойливо гремит,

Пусть мучит, как тимпан[50], чарует, как преданье,

Сплетется с рифмами в мистическом слиянье,

Как только с петлей труп бывает братски слит!

Ты, бездной адскою, ты, небом проклятая,

В одной моей душе нашла себе ответ!

Ты тень мгновенная, чей контур гаснет, тая.

Глумясь над смертными, ты попираешь свет

И взором яшмовым и легкою стопою,

Гигантским ангелом воздвигшись над толпою!

«Откуда скорбь твоя? Зачем ее волна

Взбегает по скале, чернеющей отвесно?»

— Тоской доступной всем, загадкой всем известной

Исполнена душа, где жатва свершена.

Сдержи свой смех, равно всем милый и понятный,

Как правда горькая, что жизнь — лишь бездна зла;

Пусть смолкнет, милая, твой голос, сердцу внятный,

Чтоб на уста печать безмолвия легла.

Ты знаешь ли, дитя, чье сердце полно света

И чьи улыбчивы невинные уста, —

Что Смерть хитрей, чем Жизнь, плетет свои тенета?

Но пусть мой дух пьянит и ложная мечта!

И пусть утонет взор в твоих очах лучистых,

Вкушая долгий сон во мгле ресниц тенистых.

Сам Демон в комнате высокой

Сегодня посетил меня;

Он вопрошал мой дух, жестоко

К ошибкам разум мой клоня:

«В своих желаниях упорных

Из всех ее живых красот,

И бледно-розовых и черных,

Скажи, что вкус твой предпочтет?»

«Уйди!» — нечистому сказала

Моя влюбленная душа:

«В ней все — диктам[52], она мне стала

Вся безраздельно хороша!

В ней все мне сердце умиляет,

Не знаю „что", не знаю „как";

Она, как утро, ослепляет,

И утоляет дух, как мрак.

В ней перепутана так сложно

Красот изысканная нить,

Ее гармоний невозможно

В ряды аккордов разрешить.

Душа исполнена влиянья

Таинственных метаморфоз:

В ней стало музыкой дыханье,

А голос — ароматом роз!»

Что можешь ты сказать, мой дух, всегда ненастный,

Душа поблекшая, что можешь ты сказать

Ей, полной благости, ей, щедрой, ей, прекрасной?

Один небесный взор — и ты цветешь опять!..

Напевом гордости да будет та хвалима,

Чьи очи строгие нежнее всех очей,

Чья плоть — безгрешное дыханье херувима,

Чей взор меня облек в одежду из лучей!

Всегда: во тьме ночной, холодной и унылой,

На людной улице, при ярком свете дня,

Передо мной скользит, дрожит твой облик милый,

Как факел, сотканный из чистого огня:

«Предайся Красоте душой, в меня влюбленной;

Я буду Музою твоею и Мадонной!»

Глаза лучистые, вперед идут они,

Рукою Ангела превращены в магниты,

Роняя мне в глаза алмазные огни, —

Два брата, чьи сердца с моим чудесно слиты.

Все обольщения рассеяв без следа,

Они влекут меня высокою стезею;

За ними следую я рабскою стопою,

Живому факелу предавшись навсегда!

Глаза прелестные! Мистическим сияньем

Подобны вы свечам при красном свете дня,

Вы — луч померкнувший волшебного огня!..

Но свечи славят Смерть таинственным мерцаньем,

А ваш негаснущий, неистребимый свет —

Гимн возрождения, залог моих побед!

Ангел, радостный Ангел, ты знаешь ли муки,

Безнадежность рыданий и горький позор,

Страх бессонных ночей и томление скуки,

И безжалостной совести поздний укор?

Ангел, радостный Ангел, ты знаешь ли муки?

Ангел добрый, ты знаешь ли злобу слепую,

Руки сжатые, слезы обиды в глазах,

В час, как Месть, полновластная в наших сердцах,

Адским зовом встревожит нам душу больную?

Ангел добрый, ты знаешь ли злобу слепую?

Ангел, полный здоровья, ты знаешь больницы,

Где болезни, как узники, шаткой стопой

В бледном сумраке бродят по стенам темницы, —

Ищут мертвые губы их луч золотой?

Ангел, полный здоровья, ты знаешь больницы?

Язвы оспы ты знаешь ли, Ангел прекрасный,

Близость старости мертвой и мерзостный миг,

Коль во взорах, где взор опьяняется страстный,

Ты нежданно предательства жажду постиг?

Язвы оспы ты знаешь ли, Ангел прекрасный?

Ангел полный сиянья и счастьем богатый,

Царь Давид умолял бы[54], в час смерти любя,

Чтоб его воскресили твои ароматы;

Я же только молитвы прошу у тебя,

Ангел полный сиянья и счастьем богатый!

О, незабвенный миг! То было только раз: