Солнце село, стало темно и начало холодать. Джек зашел в комнату. Девять. Начала болеть голова, в теле появилась ломота. И, похоже, поднялась температура. Так, только простуды сейчас не хватало!

В десять, когда он уже просмотрел по телевизору почти целый бейсбольный матч, пропустив при этом порцию водки со льдом, в дверь постучали.

Как руководитель, Джек имел все основания сердиться на свою подчиненную за двухчасовое опоздание на деловую встречу. Как мужчина, он был зол на Клариссу за то, что она не потрудилась хотя бы известить его, что придет позже. Как человек, у которого голова даже после водки со льдом была как кипящий котел, он был раздражен, тем более что любимая команда проигрывала.

С таким настроением он поднялся и, покачнувшись так, что пришлось схватиться за спинку кресла, направился к двери. Он не знал, что скажет Клариссе, но понимал, что придется сильно сдерживать себя, чтобы не наорать на нее. Каково же было его изумление, когда, распахнув дверь, он на пороге вместо своей сотрудницы увидел… миссис Тайлер!

— Чем могу служить? — спросил он в замешательстве.

— У меня для вас письмо, — ответила та, протягивая конверт с логотипом отеля. — Мне следовало передать его вам еще несколько часов назад, но, к сожалению, я не смогла этого сделать. В холле произошел несчастный случай, одной беременной даме стало плохо, и мне пришлось вызвать санитарный вертолет, а потом посидеть с ней до его прибытия… Одним словом, я прошу извинить меня за опоздание.

— Что вы, нет проблем. Пожалуйста, зайдите! — машинально произнес Джек, а про себя подумал, что на самом деле это ему стоило бы сейчас попросить прощения у этой дамы за все те неприятности, которые он еще доставит ей во время процесса. Поймав себя на этой мысли, он немало удивился: прежде он никогда не испытывал чувства вины за то, что выполнял свою работу!

Он внимательнее посмотрел на миссис Тайлер, опустившуюся в кресло напротив него. Может, в этой женщине было что-то особенное?

Она выглядела на свои шестьдесят лет, совершенно не стараясь молодиться. Но в том, как она носила свой возраст, были элегантность и достоинство. Кроме того, во взгляде у нее были не жадность и злость, как у ее супруга, а доброта и забота. Когда она говорила о женщине, с которой сидела в холле, казалось, что речь идет о ее родственнице.

А еще в глазах у нее была печаль, которую Джек не заметил во время первой их встречи в ресторане. Возможно, это объяснялось тем, что в тот момент миссис Тайлер еще не знала, что дело принимает такой серьезный оборот, а теперь, увидев, как два адвоката мужа готовят атаку на нее, поняла, что добром дело не кончится. А может, дело в том, что это он, Джек, стал смотреть на нее иначе — глазами Клариссы?

— А почему вы не послали письмо с коридорным?

— Во-первых, потому, что Кларисса попросила меня это сделать. А во-вторых — потому, что мне тоже надо с вами поговорить. Если час не слишком поздний. И к тому же, раз Кларисса столько о вас думает, в вас должно быть нечто особенное, и мне, скажу честно, не терпелось взглянуть на вас. Женское любопытство.

— Так вы, значит, разговаривали с ней?

— Да, перед самым ее отъездом. Она сейчас, должно быть, уже летит в Нью-Йорк. Впрочем, в письме наверняка все объяснено.

— Вы не будете возражать, если я сразу… — Джек распечатал конверт и достал письмо. Миссис Тайлер сделала жест рукой, означавший «пожалуйста, не стесняйтесь, читайте спокойно».

«Джек, извини, но, к сожалению, прийти на последнюю встречу с тобой я не могу.

В эти дни я многое узнала про себя и про свои желания, от которых прежде отворачивалась. Я стала другим человеком. Поэтому я уезжаю домой, чтобы осуществить несколько важных перемен в своей жизни, которая отныне тоже должна стать другой.

Очень жаль, что я не могу сказать тебе всего этого лично. Но на такой разговор у меня просто нет сил, и у меня хватает ума не ввязываться в битву, которую я не смогу выиграть.

Мне было очень хорошо с тобой.

Я люблю тебя!

Кларисса».

Джек заерзал в кресле. Положив письмо на колени, он обхватил склоненную голову руками.

— Нелегко, когда тебя покидают. — Миссис Тайлер нагнулась к нему и легонько прикоснулась к его плечу; правда, через мгновение убрала руку, почувствовав, как Джек напрягся от этого прикосновения. Он поднял голову и посмотрел на нее.

— Да, кому это знать, как не вам.

— Вы правы. Но я хотела сказать вам вот что: не думайте, что я ни о чем не знала и не думала. Мне уже несколько месяцев назад стало понятно, что наш брак с Полом разваливается, и я подготовлена к этому.

— Вы уже наняли себе адвоката?

— Я сделаю это в ближайшее время. Но думаю, что развод, коль скоро он неизбежен, мог бы пройти и без громкого процесса. Видите ли, я не так наивна, как кое-кому, возможно, кажется, — сказала миссис Тайлер и, достав из сумочки еще один конверт, протянула его Джеку. — В моем прошлом есть вещи, которые муж мог бы использовать против меня на процессе, но передайте ему вот это. Пусть знает, что и он не в лучшем положении.

Джек открыл конверт и просмотрел фотографии, которые были в нем. На каждой был Пол Тайлер в объятиях молоденьких красоток. На одном снимке он целовался с Салли, тренершей из фитнес-центра, и это явно не был просто отеческий «чмок в щечку». Других девиц Джек не знал, но, судя по униформам, большинство из них были работницами отеля. С одной из них, пышногрудой блондинкой, неверный супруг был сфотографирован несколько раз — в ресторане, на пляже, в казино, на крыльце виллы. Всего фотографий было больше десятка, и даты на них стояли сравнительно свежие. Если этот компромат будет представлен на процессе, Полу не видать победы: его, по его же собственному выражению, «выпотрошат, как рождественского гуся».

— Он не был таким, когда мы поженились, — сказала миссис Тайлер, и голос ее дрогнул. — Пол был хорошим мужем все эти годы, и любил меня так же, как я его. По крайней мере мне так казалось. А потом… То ли это кризис среднего возраста, то ли инфаркт… то ли я стала для него непривлекательной. Во всяком случае, в последние год-полтора он сильно изменился.

Джек слышал горе и отвращение, смешавшиеся в ее словах, и сочувствовал гостье. Душой он, к своему удивлению, был уже полностью на ее стороне. Одно дело — зависимость от медикаментов, которую эта женщина к тому же сумела преодолеть. Другое дело — изменять такой благородной и, судя по всему, верной и любящей жене, да к тому же хотеть развестись с ней так, чтобы не оставить ей ни гроша. Пол вел себя как последний мерзавец.

Когда он поднял глаза от фотографий, его гостья встала с кресла и решительным голосом произнесла:

— Мне не хотелось бы делать эти снимки достоянием гласности. У нас с Полом есть дети, и они мне важнее, чем те деньги, которые я могла бы отсудить с помощью компромата. У детей после всей этой истории должен остаться хотя бы один родитель, которого они смогут уважать.