Паулюс ле-Паулюс представил доктора Мо почтеннейшей публике и объяснил, что только сегодня и только один раз, а также в течение последующих пятнадцати вечеров, почтенная публика сможет узреть новейшее и любопытнейшее в мире зрелище, приближающее к познанию сути жизни и смерти. Доктор Мо, почётный член медицинских академий в Гальтаме, Миное, Лаплунии и Турендии, впервые и только для почтенной публики готов провести уникальный опыт, скрываемый доныне от глаз непосвящённых, ибо способность его поражать умы и открывать знания поистине безмерна. И так далее, и так далее – Паулюс ле-Паулюс заливался соловушкой, завлекая, искушая, но не рассказывая ничего конкретного. В сочетании с застывшим големом у лебёдки и трупом с его торчащими пятками всё это производило самый интригующий эффект из возможных.

Поэтому когда импресарио наконец смолк и скрылся в тени кулис, а доктор Мо вынул из чемоданчика скальпель и с невозмутимейшим видом вскрыл трупу грудную клетку, по толпе пронёсся столь мощный и глубокий вздох, словно присутствующим и впрямь открылось бог весть какое великое знание, а не внутренности лежалого мертвеца.

Обращаясь к напирающей толпе, доктор Мо прочитал короткую лекцию о строении человеческого тела, продемонстрировал ошалевшей публике сердце, печень и селезёнку «препарируемого объекта», затем небрежно свалил всё это в стоящее под столом жестяное ведро, поклонился, лебёдка опять затрещала в унисон с суставами голема, занавес сомкнулся, и публика взорвалась аплодисментами.

На следующий день акробаты, чревовещатели и даже бородатая женщина сидели без клиентов. Все оборванцы Саллании сгрудились вокруг Анатомического театра. Появление голема сорвало овацию. Появление Паулюса ле-Паулюса вызвало не меньший энтузиазм публики. Ну а доктор Мо вообще стал самым популярным мужчиной в столице после господина Буви. Труп был сегодня новый, и это многих разочаровало.

Представление, столь же короткое и насыщенное полезными сведениями, как накануне, вновь имело огромный успех. Медь, ассигнации, а иногда и серебро лились рекой в чемодан для пожертвований, стоящий у ног голема возле сцены. Это был настоящий фурор. Назавтра об Анатомическом театре кричали все бульварные газеты.

А ещё через день явился патруль городской стражи, возглавляемый капралом Клайвом Ортегой, – разбираться, а если надо, то и арестовывать.

Доктор Мо был человеком творческим, непонятым и печальным. Поэтому разговаривал за него Паулюс, в котором бойкости, наглости и смекалки хватало на двоих. Уже через четверть часа суть дела стала для Клайва Ортеги ясна. Пронырливый мошенник ле-Паулюс откопал в каком-то паршивом трактире унылого, отчаявшегося, готового свести счёты с жизнью лекаря-неудачника, который в жизни не вылечил ничего тяжелее запора, но умел красиво и аккуратно резать, а также трагически глядеть вдаль. Этого было довольно, чтобы сколотить какое-никакое дельце. Тем более что у ле-Паулюса был голем, которого тот, используя свои небольшие навыки чревовещания, последние полгода выдавал за первого в мире голема с настоящей живой душой. Дело это само по себе оказалось не слишком прибыльное, а вот в качестве пикантной приправы к Анатомическому театру – очень даже сгодилось.

Капрала Ортегу, впрочем, интересовала не гениальная находчивость Паулюса ле-Паулюса, а два куда более простых вопроса: откуда взяли голема? откуда берёте трупы?

С трупами всё оказалось просто. Паулюс показал Ортеге бумажку, заверенную старшим лекарем городской больницы для бедных, согласно которой за небольшое пожертвование господину ле-Паулюсу разрешалось раз в сутки забирать из больницы тела безвестных бродяг, скончавшихся в течение дня. Всё равно этим беднягам было уготовано место в общей могиле – так пусть хоть напоследок послужат искусству. С големом, однако, вышла заминка. Никаких документов на него у лицедеев не было, однако, поскольку никто в городе не заявлял о пропаже подобного механизма, напрямую обвинить труппу доктора Мо в воровстве было нельзя. Клайв нутром чуял, что здесь что-то нечисто, однако доказать ничего не мог. Поэтому ограничился внушительным взглядом и обещанием «присматривать за вами, ребята», и ушёл с нехорошим чувством под ложечкой. Слово он сдержал и в самом деле ещё несколько раз отправлялся посмотреть представление, сам не зная, на чём надеется поймать этих странных артистов, – но так ничего и не придумал.

На пятое или шестое посещение доктор Мо, до сих пор ограничивавшийся лишь крайне скупым медицинским монологом во время представлений, внезапно предложил Клайву выпить. Клайв от удивления согласился.

Расстались они друзьями, а на следующий день в «Рыжего ежа» ввалился умирающий Джонатан, и на какое-то время Клайв о докторе Мо и его соратниках – живых, неживых и жестяных – напрочь забыл. Да так, может, и не вспомнил бы, если бы они не напомнили о себе сами.

Успех Анатомического театра был хотя и велик, но огорчительно быстротечен. Жутковатое и необычное представление, привлекавшее толпу в первые вечера, очень скоро всем надоело. Надоел даже голем, ибо всё, на что он был способен, – это наклоняться вперёд-назад и крутить лебёдку, и это зрелище к концу первой недели отдавало рутиной не меньше, чем вскрытие грудной клетки и демонстрация сердца, шмякавшегося затем в ведро под столом. Доктор Мо был не только бездарным врачом, но и редким занудой, и даже оживлённая болтовня Паулюса ле-Паулюса не могла спасти положение. На восьмой день пришло всего десять зрителей, на десятый – только три, и никто из них не заплатил. А поскольку ле-Паулюс и его грустный доктор, вдохновленные первоначальным успехом, резво пропили и прогуляли всё заработанное за первые дни, оказалось, что им нечем даже заплатить завтра больнице за нового мертвяка.

Надо было или сворачиваться и уезжать на поиски нового хлебного места, или идти на криминал. Паулюсу уезжать не хотелось – он не распробовал ещё прелестей столичной жизни. Поэтому он заверил безутешного доктора, что решит проблему, а сам под покровом ночи пробрался в холодильную комнату больницы и бессовестным образом украл первый попавшийся труп.

Быть может, никто бы этого не заметил, если бы в больнице на следующее утро не дежурил особо дотошный лекарь. Он ценил своих пациентов и свои трупы. Он подал жалобу в караул. Что же это такое, писал он, сажая от возмущения кляксы на бумаге, что же за время такое пошло, раз уже даже труп без присмотра оставить нельзя.

Жалоба легла на стол Клайву Ортеге, державшему в гарнизоне караул тем утром. Клайв Ортега сразу всё понял. А поскольку он как раз подыскивал для Джонатана и его спутницы возможности выбраться из города, то немедленно надвинул шляпу на лоб и, сграбастав жалобу, отправился прямиком на площадь Справедливости.

В насыщенной беседе, произошедшей между ним, доктором Мо и господином ле-Паулюсом, было постановлено следующее. Ле-Паулюс раскается и вернёт труп на место (позже было дополнительно оговорено, что, так и быть, этим займётся Клайв). Труппа доктора Мо признает, что пик её славы в столице миновал, и покинет город – впрочем, не прямо сейчас, а в тот день, когда Клайв им скажет. И уедет она в расширенном составе. Господин Паулюс наймёт профессионального плотника, чтобы сподручнее было собирать и разбирать сцену, а к доктору Мо будет приставлена ассистентка, которая в будущем наденет костюм сестры милосердия и будет на сцене подавать доктору инструменты из чемоданчика. Этих двоих надо будет вписать в общий паспорт труппы, с которым Анатомический театр доктора Мо колесил по стране. Так они смогут проехать через любые ворота в столице.