Большинство мужчин и женщин при подходящих условиях испытывает страстное увлечение в те или иные периоды своей жизни. Однако человеку неопытному крайне затруднительно отличить страстную любовь от простого вожделения; в особенности это верно для хорошо воспитанных девушек, которых учили, что им не следует целоваться с мужчиной без любви. Если от девушки ожидают, что она выйдет замуж девственницей, то нередкими будут случаи, когда ее охватывает преходящее и банальное сексуальное влечение, которое женщина с сексуальным опытом легко отличает от настоящей любви. Здесь, несомненно, кроется одна из главных причин неудачных браков. Даже там, где имеется взаимная любовь, чувство может быть отравлено верой кого-либо из партнеров в греховность любви. Это воззрение, безусловно, кажется вполне обоснованным. К примеру, Парнелл откровенно впал в грех прелюбодейства – и тем самым отодвинул исполнение надежд Ирландии на многие годы[72]. Но и там, где ощущение греха мнимо, оно все равно отравляет любовь. Если любви суждено нести в мир только благое, она должна быть свободной, щедрой, раскованной и искренней.

Ощущение греховности любви, внушаемое традиционным воспитанием, часто формируется на подсознательном уровне как среди мужчин, так и среди женщин, и равно свойственно тем, чье сознательное мнение эмансипировано, и тем, кто привержен старым заповедям. Последствия подобного мировосприятия разнятся; мужчины частенько становятся грубыми, неуклюжими и жестокими в любовных делах, поскольку не могут заставить себя говорить об этом вслух, чтобы откликнуться на чувства женщины, и при этом неспособны адекватно оценивать важность постепенного приближения к заключительному контакту, что чрезвычайно важно для большинства женщин. Действительно, они часто отказываются понимать, что женщине тоже хочется удовольствия, а если она ничего не испытала, то виноват ее возлюбленный. У женщин, получивших традиционное воспитание, нередко складывается привычка гордиться своей холодностью, бравировать воздержанием и всячески демонстрировать несогласие на доступность физической близости. Искушенный ухажер, конечно, сможет разрушить все эти преграды, возводимые робостью, но мужчина, который их признает и видит в них залог женской добродетели, не преуспеет, и в результате отношения мужа и жены, даже после многих лет брака, остаются в значительной степени формальными. Во времена наших дедов мужьям не полагалось видеть жен обнаженными, а дам привела бы в ужас одна мысль об этом. Следует отметить, что такое положение дел распространено шире, чем может показаться, и встречается даже среди тех, кто на словах избавился от старых убеждений.

Существует и еще одно, уже психологическое препятствие для полноценного развития любви в современном мире: речь о страхе перед тем, что именуется утратой индивидуальности. Это глупый и довольно современный страх. Индивидуальность не может быть самоцелью; это нечто, вступающее в плодотворный контакт с миром и утрачивающее в процессе свою обособленность. Индивидуальность, которую как бы помещают за стекло, увядает, зато та, что свободно выплескивается в человеческих взаимоотношениях, обогащается. Любовь, дети и работа – все это важнейшие источники плодоносных контактов человека с окружающим миром. И любовь в этом ряду, конечно же, занимает первое место. Более того, она насущно необходима для обретения подлинных родительских чувств, ибо ребенку уготовано природой воспроизводить черты характера обоих родителей, а если родители не любят друг друга, каждый из них будет любоваться проявлением своих черт в ребенке и негодовать на проявления черт второго родителя.

Работа всегда вводит человека в плотный контакт с внешним миром. Окажется этот контакт плодотворным или нет, зависит от отношения к работе. Когда работаешь исключительно ради денег, высшая ценность труда пропадает; работа должна подразумевать преданность – людям, целям или хотя бы мечте. А любовь бессмысленна, если она собственническая; в таком случае она ничем не отличается от работы ради добывания денег. Чтобы обрести те ценности, о которых идет речь, любовь должна уравнять в правах эго любящего и любимого, должна заставить осознать, что чувства и желания другого человека важны ничуть не меньше собственных. Иными словами, должно присутствовать инстинктивное, а не просто сознательное стремление расширить врожденный эгоизм, чтобы тот охватывал еще и другого человека. Всего этого достаточно трудно добиться в нашем раздираемом конкуренцией обществе, где царит нелепый культ индивидуальности: отчасти – наследие протестантизма, отчасти – наследие романтического движения.

Среди современных эмансипированных людей любовь в том важном значении слова, которое мы обсуждаем, находится в серьезной опасности. Когда люди перестают вспоминать о моральных ограничениях сексуальных отношений и предаются страсти при малейшем возбуждении, они перестают связывать секс с глубокими чувствами и нежностью и порой могут ассоциировать его даже с чувством ненависти. Лучшей иллюстрацией здесь могут послужить романы Олдоса Хаксли[73]. Его герои, подобно святому Павлу, воспринимают сексуальный контакт исключительно как физиологический; высшие ценности, с которыми может быть связан секс, ускользают от их внимания. Отсюда всего один шаг к возрождению аскетизма. Любовь обладает собственными идеалами и собственными «врожденными» моральными стандартами. Они обыкновенно маскируются и христианской доктриной, и непримиримым бунтом против сексуальной морали, охватившим значительную часть нынешнего молодого поколения. Сексуальный контакт в отрыве от любви не способен принести подлинное удовлетворение нашему инстинкту. Я не говорю, что секса следует избегать: ведь для этого придется возвести столь прочные барьеры, что и любовь в них задохнется. Нет, я говорю, что сексуальные отношения без любви теряют ценность и потому их следует рассматривать разве что как эксперимент.

Притязания любви на то, чтобы занять достойное место в человеческой жизни, как мы уже видели, кажутся вполне обоснованными. Но любовь – сила анархическая; если ее не контролировать, она быстро выйдет за границы, установленные законом и обычаями. Пока в происходящее не вовлекаются дети, анархией можно пренебречь. Но с появлением детей мы входим в иную область бытия, где любовь уже не автономна, где она служит биологическим целям вида. Нужна некая социальная этика применительно к детям, позволяющая при конфликтах отвергнуть любые претензии страстной любви. При этом мудрая этика постарается минимизировать возможность конфликтов – не только потому, что любовь – благо сама по себе, но и потому, что для детей хорошо, когда их родители любят друг друга. Увязать независимость любви с обеспечением интересов детей – вот одна из важнейших задач новой сексуальной этики. Но прежде чем рассматривать эту тему, нужно обсудить институт семьи.