Оуэн был почти в слезах, наблюдая, как святилище Владычицы исчезает вдали. Он с отвращением осознал, что сделал все сам, несмотря ни на что, повелся на какой-то трюк. Он не был способен противостоять королю. Но почему? Затем он вспомнил предупреждение королевы, и оно поразило его.

Это голос короля. И было что-то в его прикосновении. Они лишали способности сопротивляться.

Пока они были на полпути через мост, Оуэн пытался освободиться от хватки Рэтклиффа, вырываясь и вертясь, чтобы убежать обратно в святилище.

Сильный подзатыльник положил конец его попыткам.

– Думай, парень! – прорычал Рэтклифф ему на ухо. – Подумай о своей семье. – Он вздернул Оуэна, так чтобы они оказались лицом к лицу, а затем снова опустил его. Мастер-шпион говорил тихо, но его голос был полон яда. – Снова пойдешь против меня, и они за это поплатятся! Убежишь еще раз, и я брошу твою мать и сестер в темницу, помирать с голоду, а отца и братьев утоплю в реке! Я не буду преследовать тебя или снова охотиться за тобой, парень! Но ты подчинишься мне, или кровь твоей семьи прольется на твою жалкую головенку и превратит эту белую прядь в красную! Опозорь меня снова, и ты об этом пожалеешь. Ты понял?

Оуэн дрожал от потрясения и испуга.

– Скажи это вслух! – рявкнул Рэтклифф.

Губы Оуэна не двигались.

– Скажи это, – угрожающе повторил Рэтклифф, выкручивая его руку, пока Оуэн не закричал.

– Да! – завопил он и упал на землю, корчась от боли.

В дни, последовавшие за побегом Оуэна, казалось, солнце перестало светить. Раньше с мальчиком были ласковы и всячески с ним нянчились. Теперь его избегали и бранили. Мону Стирлинг заменили суровой пожилой женщиной по имени Джуэл, которая запрещала ему исследовать окрестности, слишком страдала подагрой, чтобы подниматься по ступеням башни или ходить с ним по коридорам более одного раза в день, и держала его на коротком поводке, преимущественно на кухне. Да и эту тихую гавань испортило новое явление.

Оуэн с удивлением обнаружил, что Манчини поселился во дворце. Лиона тихо пояснила, что этот человек был шпионом короля, принадлежал к Разведывательной службе, и его поселили во дворце, чтобы следить за Оуэном. Итак, Лиона и Дрю скрывали свою нежность, боясь, что король вычислит их роль в побеге Оуэна.

Манчини очень мало говорил с Оуэном, но дал понять, с ухмылками и подмигиваниями, которые казались почти угрожающими, что если мальчик осмелится плохо себя вести, то даст повод сообщить об этом Рэтклиффу. Изредка он внезапно топал сапогом, как делал перед голубями, просто чтобы заставить Оуэна вздрогнуть. Он хихикал про себя, пока Оуэн складывал свои плитки, и насмешливо фыркал, когда они рушились. И беззастенчиво требовал на кухне еды в течение дня. Оуэн мог сказать, что Лиона огорчена тем, что ей приходится так часто кормить столь крупного человека, но она ничего не могла поделать.

Оуэн попытался найти принцессу Элизу, но безуспешно. И она не пыталась связаться с ним. Как будто все хорошее и доброе было изгнано из дворца после побега Оуэна. Его несчастное сердце страдало, а дворец казался темницей. После нескольких нагоняев от Джуэл он ушел в себя, его аппетит уменьшился, и он стал шарахаться от каждой тени.

Нападки на Оуэна во время королевского завтрака становились все более изощренными. Враждебность короля больше не знала пощады. На третий день после неудачного побега король выглядел почти радостным, когда вошел в большой зал и двинулся к Оуэну.

– Как? Мастер Оуэн, ты все еще здесь? – насмешливо сказал он. Сжал рукоять кинжала в кулаке и вытащил из ножен, прежде чем отправить обратно, – жест, который Оуэн всегда находил ужасающим. – Прошло несколько дней с тех пор, как все мои слуги тебя отчаянно искали. Не можешь себе представить, как это раздражает в такой большой крепости. Вдобавок с тех пор мои кухонные расходы возросли. Ты мне обязан.

Оуэн отшатнулся, слишком напуганный, чтобы что-то сказать. Дансдворт захихикал в кулак, чего не следовало делать, потому что король с удовольствием перенес внимание на него.

– Заткнись, Дансдворт, – отрезал он. – Если бы мне понадобился твой комментарий, я бы его из тебя выбил.

– Я… я… это был только кашель! – захныкал Дансдворт.

– Тогда держи при себе кашель, сопли и вонь, парень. Если в этом зале и есть кто-то, чьего побега я бы пожелал, так это ты.

Подросток покраснел от гнева и унижения, и Оуэн не мог скрыть мстительной улыбки. К сожалению, Дансдворт обернулся именно в этот момент, чтобы взглянуть на него. Выражение его лица обещало такую кару, что улыбка исчезла в мгновение ока.

Король поспешно съел завтрак, выбирая еду с тех подносов, где ее уже пробовали другие. Оуэн тайком изучал лицо короля, когда он оскорблял гостей и заставлял их вертеться как ужи на сковородке. Казалось, он был так доволен их унижением, что это насыщало его больше, чем все кушанья Лионы.

После завтрака Оуэн начал пробираться на кухню, но сильная рука схватила его за шкирку. Воздух исчез из его легких, и на него обрушился мощный удар.

– Смеяться надо мной? Кто ты такой, чтобы смеяться над кем-то? – Голос Дансдворта был низким и грубым.

Удар в живот заставил Оуэна задохнуться, и он не мог дышать. Рука все еще душила его.

– Тебе конец, Киска, – издевался Дансдворт. – Если ты когда-нибудь снова посмеешься надо мной, я утоплю тебя в бочке вина. Я окажу королю услугу. Ты слышишь меня, мелкий? Я сброшу тебя в бочку с вином и забью крышку. Никогда не смейся надо мной!

Нанеся еще один удар в живот, он швырнул Оуэна на пол. Мальчик разрыдался.

Дансдворт пнул Оуэна по руке острым носком башмака, и Оуэн знал, что синяк ему обеспечен. Он держался за живот, заливая пол слезами, пока Дансдворт уходил прочь. Несколько мгновений Оуэн успокаивал себя, придумывая способы мести. Но вскоре жар его гнева остыл, и он встал на колени в коридоре, трясясь и дрожа, мимо проходили слуги, и никто не остановился спросить, что с ним случилось.