Епихин почувствовал ее состояние, спохватился, понял, что переступил какую-то невидимую черту, что разговор не мог быть сразу столь откровенным, его надо бы растянуть на несколько недель, месяцев, постепенно наполняя собственной готовностью идти дальше. А сразу... Нет, это ошибка.

– Ладно, – сказал он с улыбкой. – Пошутили, и хватит.

– Так это были шутки? – разочарованно протянула Катя.

– В каждой шутке только доля шутки!

– А я слышала, что в каждой шутке лишь доля правды, – Катя удивленно вскинула брови.

– Смотря кто шутит, – Епихин опять втянулся в разговор. – Смотря с кем шутишь, о чем, зачем... Ну и так далее.

– А ты зачем шутишь? – Катя сознательно делала разговор чуть жестче, чуть определеннее, чем Епихин, вынуждая его говорить больше, чем он сам был готов. Епихин уже жалел о своих словах, он не собирался дойти до такой определенности, он хотел ограничиться намеком, который Катя не столько бы услышала, сколько додумала бы, намеком, который она сама бы для себя и придумала. А ему приходилось выплескиваться, произносить слова, к которым он не был готов. Ему важно было создать лишь ощущение легкой и ни к чему никого не обязывающей влюбленности, увлеченности.

– А я и не шучу! – брякнул Епихин совершенно неожиданные для него самого слова. – Я не умею шутить! Бог не дал мне необходимого лукавства! Игривости мышления... Кто-то произнес слова... Легкость необыкновенная в мыслях... Так вот мне этого не дано.

– Ты скучен и уныл? – улыбнулась Катя. – Разве в этом признаются красивой женщине?

– Красивой женщине можно признаться в чем угодно, – ответил Епихин и сразу понял, что слова получились хотя и красивыми, но глуповатыми. Он понадеялся, что Катя этого не заметит и услышит в них лишь комплимент.

Катя услышала все, что можно было – Епихин в панике, Епихин глуп, Епихин сейчас поднимется и уйдет.

Так все и случилось.

– Завтра еду в Можайск, – сказал Епихин, поднимаясь. – Приеду после обеда. Скорее к вечеру.

– Буду ждать с нетерпением.

– Меня? – Он обернулся уже от двери.

– Нет, добрых вестей из Можайска, – Катя улыбнулась. – Там ведь намечается неплохой заказ?

– Неплохой, – согласился Епихин и уже за порогом махнул рукой.

Она в ответ игриво помахала ему пальчиками, давая понять, что разговор помнит и смысл его усвоила вполне. А едва за Епихиным закрылась дверь, Катя посерьезнела и опять, подперев кулачком щеку, невидяще уставилась в дверь, за которой только что скрылся снабженец мебельной фабрики и соучредитель с небольшой долей.

– Ну-ну, – проговорила Катя раздумчиво.

Епихин быстро шагал по Немчиновке в сторону платформы электрички. Он не сожалел о неожиданном разговоре с Катей, несмотря на всю его шаловливость и даже рискованность некоторых слов. Ему нужно было создать ощущение смутных, неопределенных, необязательных отношений с Катей. Пусть дальше будет то, что будет, но сейчас, до того, как начнутся события, ему нужна была невнятность отношений, чтобы потом, когда все случится, у него были бы развязаны руки. Завяжется что-то с Катей – пусть, это ничему не помешает, не завяжется – тоже приемлемо, но в любом случае у него будет возможность поступать как он решит. Одно его беспокоило – он хотел избежать преждевременной определенности в их отношениях. Когда все случится, на него может пасть подозрение – не он ли освобождал себе место рядом с Катей, с молодой и красивой вдовой, владеющей большей частью фабрики. Но пока можно было не беспокоиться. У него достаточно времени, чтобы исправить некоторые промашки сегодняшнего разговора. А если все завяжется всерьез... Ну что ж, так тому и быть, это вовсе неплохой вариант. Потом, через некоторое время можно будет разобраться и с Катей.

– Разберемся, – пробормотал Епихин вслух. – Во всем разберемся, дорогая. И с твоими шуточками, и с моими... У нас будет время понять, сколько в наших шутках правды и сколько в нашей правде шуток.

На Белорусском вокзале Епихин позвонил из автомата Михасю.

– Это я, – сказал он напористо. – Есть проблемы?

– Проблем нет... Мы решили пасануть.

– Все понял. Вам нужен аванс. На Савеловском вокзале двадцать седьмая ячейка. Шифр – сегодняшняя дата. Там сообразите. По тысяче долларов на брата. Оденьтесь во что-нибудь неприметное. А то слишком уж вы яркие... Личности.

– А если слиняем?

– Не получится. Дороже обойдется.

– Почему мы?

– Так легли звезды, – и Епихин повесил трубку.

Епихин чувствовал, что нечто подобное должно произойти, и не был обескуражен отказом Михася. Киллеров нельзя нанимать, сказал он самому себе. Нанятые ненадежны и продажны. Если заказанный предложит им чуть больше, они запросто завалят тебя самого. Киллеров нельзя нанимать, повторил он вслух, киллеров надо растить, воспитывать, лелеять...

И любить.

И баловать.

И приручать, приручать, приручать.

Когда Епихин уже подходил к дому, он почувствовал, что кто-то взял его под локоть. Это был Следователь. Он заглядывал ему в глаза, затаенно улыбался и, судя по всему, у него были вопросы, которые явно Епихину не понравятся.

– Ну? – сказал Епихин точно таким же голосом, каким разговаривал с Михасем. – Есть проблемы?

– У вас проблемы, уважаемый Валентин Евгеньевич, у вас!

– Мне с ними и разбираться!

– Ваши киллеры дрогнули, слиняли... А можно сказать иначе – они оказались не столь испорчены нравственно, как вам это показалось с первого взгляда.

– Если показалось, значит, так и есть.

– Но вы толкаете на преступление порядочных людей! Уже само по себе это преступление.

– Наполеон был хороший человек? – спросил Епихин напористо.

– Ну... Как подойти... Видите ли...

– А Гитлер был хороший человек?

– Мерзавец! – убежденно ответил Следователь.

– Видите, как хорошо получается – и Наполеон, и Гитлер пришли сюда с одной целью. Одинаково пришли, и ушли одинаково. Но в честь одного подонка по Москве лучшие рестораны называют, торты, коньяки, а другого подонка вы мерзавцем обозвали. Чем один лучше другого? На ком нашей крови больше?

– Видите ли, Валентин Евгеньевич, есть такие понятия, как...

– Отвали, придурок! – сказал Епихин и, выдернув локоть из цепких пальцев Следователя, шагнул в свой подъезд.

– До скорой встречи, – раздался вкрадчивый голос Следователя за епихинской спиной.

Чудная какая-то жизнь наступила у Михася и Алика. Вроде бы ничего не изменилось, все шло, как прежде, – кое-где удавалось подработать, машину разгрузить-загрузить, изредка везло кое-что спереть, как-то пьяный подвернулся, а у него в кармане совсем даже неплохой мобильник, и другие карманы оказались далеко не пустыми, как-то девушка увлеклась телефонным разговором и забыла про чемоданчик у ног...