даже лоялистов не убивал. А этих — не жалко. Гады! И одеться не во что.

— Пойдем, — усмехнулся я, перезаряжая револьвер. — Я знаю, где раздобыть одежду, деньги и оружие. Воспользуемся хорошо известным принципом наших идеологических оппонентов...

— Это каким же?

— Грабь награбленное! — может быть, я зачерствел, но никаких особенных эмоций не испытывал, когда стрелял в голову каждому из них, по очереди.

VIII НЕЛЕГАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Эти двое стояли друг напротив друга и играли в гляделки: старый революционер и молодой Император. Гусев — страшный, большой, с безумными глазами и встопорщенными усами, и надёжа наша и опора, Царёв — в свободной позе, чуть отставив ногу. Он смотрел на Алексея Ивановича взглядом прямым и ясным. Тот покачал головой:

— Никогда не думал, что вот так, лицом к лицу... Ей-Богу, на улице не узнал бы, больно вид у вас лихой. Я б такого молодца в эскадрон взял! И не скажешь, что белая кость!

— А я бы вас узнал, — усмехнулся Иван. — Вся наша пышная публика Гусева наравне с чертом поминает, вы для них даже хуже Новодворского.

— Новодворский — теоретик, я — практик, — ощерился Гусев. — А публика ваша... Мало их стреляли и за ноги вешали, пышных этих.

— Этих — мало. Зато тех, кого не следовало — даже слишком... — задумчиво проговорил Царёв.

Я всё думал — сцепятся они по-настоящему или нет? Революционная практика и консервативная романтика — две великие силы, воплощенные в своих великолепных аватарах, сошлись здесь, в этой точке, и теперь нужно было понять — смогут они сотрудничать вместе против двух других движущих сил мировой истории — тайной ложи и явной лажи.

Лезет же всякая дрянь в голову! Я помассировал виски и сказал:

— Всё, господа. Довольно. Сейчас мы нужны друг другу. Алексей Иванович, вы дадите слово, что ваша миссия в Империи не несет непосредственной угрозы подданным Его Величества, а вы, Иван Васильевич, дадите слово, что не станете повергать наземь всех встреченных анархистов... Господа, по большому счету на данном этапе наши позиции совпадают. Нам нужен нейтралитет, устойчивое развитие, порядок и процветание, и никаких Великих войн — хотя бы в ближайшей перспективе, так? — дождавшись кивка от Царёва, я продолжил: — А вам — в смысле Интернационалу — нужна база, где можно отсидеться, зализать раны, восстановить силы для борьбы с Раубалем на территории Протектората, так?

Гусев, сцепив зубы, кивнул:

— Никакого мира с орденскими ублюдками. Их власть держалась на простом общественном договоре: безопасность в обмен на покорность. Народы, принимавшие Протекторат, могли не содержать армию, их не касались войны и треволнения внешнего мира — этим занимались братья-рыцари и кнехты. А теперь... Теперь Протекторат проиграл войну, и люди платят репарации из своих карманов. Платят за ошибки комтуров и Великого магистра. Мы раскрыли им глаза на это, и пруссы, сорбы, кимвры, жемайты и латгалы, и даже тевтоны начали расправлять плечи и грозно спрашивать рыцарство и комтуров: доколе?! Народный гнев выплеснулся на улицы...

Я перебил его довольно бесцеремонно:

— А потом Раубаль вас поимел. Поджег Капитул, подсунул туда пару накурившихся опиумом товарищей... И спустил с цепи своих ветеранов. "Железный шлем", да? "Айзенхут"? Народный гнев утопили в крови и вышедших на улицу объявили предателями. А самого Алоиза — спасителем Протектората. Господи, да его выбрали Великим Магистром де-мок-ра-ти-чес-ки! Все представители от земель на Гроссландтаге орали "Ордо юбер аллес" хором и в унисон! Вы стали тем пугалом, против которого сплотились люди. Вы — и финикийцы. Многовато их оказалось среди ваших товарищей...

Гусев скрипел зубами.

— Мы еще не закончили в Протекторате.

— Слышишь, Иван Васильевич? Они еще не закончили. И в наших интересах — чтобы и не заканчивали.

— Поддерживать анархистов? — вскинулся Царёв. — Может, лучше сразу — протянуть змее руку, чтобы она в нее вцепилась? Да на них клейма негде ставить!

— Змеиный яд в малых дозах помогает от радикулита и остеохондроза, — заметил я. — Нашим "пышным" порой не хватает гибкости, а? Иметь такое пугало... Я не прошу вас легализовать партию анархистов в Империи, но, допустим, просто прикрыть глаза на создание особого госпиталя, гостиницы, базы отдыха, нескольких складских помещений, скажем, на Свальбарде... Сарыч и Дыбенко точно с ними сладят, а?

Гусев стал слушать со всё возрастающим интересом. Когда я говорил про Раубаля и про то, как этот виндобонский художник с манерами истероида спровоцировал и поимел протекторатских анархистов, Алексей Иванович покрылся красными пятнами, но под конец моей речи, после упоминания о Свальбарде и Дыбенке — заметно переменился в лице.

— С Дыбенкой можно делать дела, — согласился он. — Чтобы вы понимали — я не предам революцию. Но заключить союз с чертом против дьявола — это можно, это всегда пожалуйста.

В этот момент в комнату вошла Изабелла Ли. Пошарпанное помещение заброшенного цеха завода в саркельской промзоне как будто посетило закатное солнце: великолепная креолка в своем ярко-красном платье, рубиновом колье в золотой оправе, с которым отлично гармонировали такие же кольца и серьги, казалась существом фантастическим.

— Альоша, — сказало фантастическое существо. — Сэндвичи с огурцами и мятный чай!

И, сверкая рубинами, внесла облупленный поднос со старым фарфоровым чайником и четырьмя чашками. Две из них были без ручек.

— Да-да-да, Беллочка, ставь сюда, — Гусев смахнул со стопки строительных поддонов крошки кирпича своей мозолистой ладонью, застелил газету и отступил в сторону.

Я успел выдернуть прессу из-под подноса в последний момент:

— Мы тут с вами устроили бурю в стакане, а в мире удивительные вещи происходят!

— Ну-ка, ну-ка, — Иван заглянул через плечо. — Какое еще Финикийское государство? Шеф, дайте почитать!

Сэндвичи оказались обычными бутербродами, но весьма и весьма неплохими. Помимо огурцов в их состав входила копченая свиная грудинка, сливочное масло, твердый сыр и свежий пшеничный хлеб. Чай тоже был выше всяких похвал, хотя самого чая там и не было — мята, мелисса, и кажется — липа и чабрец.

— Тут такой чудесный… Хани? Миот? Мёд! — подбирала имперские слова Изабелла иногда с трудом, хотя в целом ее успехи в изучении языка были феноменальными. — Я принесу!

Мы втроем отдавали должное сэндвичам, Иван, активно работая челюстями, взял в руки газету и, встряхнув ее, прочел:

— «Финикийская диаспора Протектората объявила о начале сбора средств на организацию