Он активно шлепал ногами в босоножках по тротуару, рукава его просторной рубахи и свободные шаровары так и развевались по ветру.

— Меня Федот зовут, — сказал он. — А внешнего вида машины вы не бойтесь, она у меня надежная.

Стоит ли говорить о том, что надежная машина оказалась ржавой колымагой? Она тарахтела и тряслась, и, казалось, сейчас развалится. Клубы черного дыма вырывались из выхлопной трубы, которая торчала над покосившейся крышей чудовищного автомобиля, из-под капота раздавалось жуткое рычание, подобное рёву раненого медведя-шатуна. В потрепанном и изгвазданном салоне жутко воняло — горючим, алкоголем и еще чем-то приторно сладким. Вел Федот ужасно — быстро разгонялся, резко тормозил, на поворотах его заносило, и матерился он нещадно, по чем свет стоит проклиная остальных участников дорожного движения.

Он остановился у входа в какой-то сквер и ткнул пальцем сначала в вывеску почты, а потом — в сторону какой-то подворотни с аркой. На арке имелась надпись: "Дишовые нумера".

— Федот, — сказал я, — ваша машина нам, возможно, еще потребуется. Где вас можно будет найти?

— Завсегда у пристани! — он принял деньги. — Обращайтесь, господа!

Царёв с зеленым лицом вывалился из транспорта:

— Никогда... Никогда меня в авто не тошнило, и морской болезни не было, но это... Это чудовищно! За каким чертом, шеф, нам может еще раз понадобиться этот монстр?

— Как думаешь, если мы будем перемещаться на нем по городу, запомнят нас или шушпанцер Федота?

— Однако!.. — задумался Иван. — Но с запахом ему нужно что-то делать.

На Главпочтамте меня ждала телеграмма от Ротмистра.

"полная свобода действий сбереги ассистента верь ветеранам двигайся цели".

Жив, чертяка, наш заговоренный Феликс. Суету наводит, на уши всех ставит... Свобода действий, значит? А сразу почему нельзя было все откровенно рассказать? И про готовящееся покушение они наверняка знали, но заигрались, проворонили! Сейчас наверняка чисткой рядов опять занялись, носами землю роют! Но про джаз — ни слова. Может — не понял, а может — не поверил. В конце концов, товарищ Саламандра — хищница матерая, там и алиби, и легенда, всё будет — комар носа не подточит! Ветераны? Привлечет кого-то из наших общих знакомых для связи со мной? Отличный ход, тот же Дыбенко был бы в таком деле просто незаменим. А "двигайся к цели" — это значит, что путешествие в Шемахань продолжается...

Царёв в это время читал "Курьер", привалившись плечом к стене.

— Смотри что пишут, — сказал он. — Императора прооперировали, состояние стабильно тяжелое. По всей стране — молебны о здравии. Дела!

— Как думаешь, выживет? — спросил я его и по-дурацки хохотнул.

Иван ощупал себя, закатил глаза, как будто прислушиваясь к внутренним ощущениям и сказал:

— Думаю, шеф, за исключением смерти от голода и жажды, Его Величеству мало что угрожает.

— Тогда — вперед, друг мой, в "дИшОвые нУмера", а потом — искать обед!

* * *

На удивление — в "нУмерах" было даже чисто. Комнатки крохотные, но -две кровати, стол, стул, гвозди, вбитые в стенувместо крючков. Замок и засов на двери. Большой сундук, гигантский — опять же с замком — для вещей.

— Посуточно или за неделю оплатите? — уточнил совсем юный портье.

— Посуточно. Ванная, душ — что-то такое есть?

— Душевая в конце коридора, — он замялся. — Ночью туда лучше не ходить... Вообще, лучше ночью из номера не выходить, если проблемы не нужны. Ой, хозяин меня убьет за то, что я это вам говорю. Клиентов отпугиваю...

— А мы пуганые, не переживай. И хозяину твоему ничего не скажем.

Портье покосился сначала на разбитую физиономию Царева, потом — на мою орденскую ленту и понятливо кивнул. Всё-таки кавалер Серебряного креста — это особый статус и особое отношение. Ну, и лихая рожа — тоже.

— И в сундуке ничего ценного не оставляйте. Одежду не украдут, саквояжи и пайку — тоже, а что поменьше да подороже — как пить дать стибрят! — дал еще один добрый совет этот работник сферы услуг.

Габаритное и неудобное имущество, которое, по словам этого ответственного работника, красть не будут, мы сложили в сундук. Наверх я положил гранату — обычную протекторатскую "колотушку" с выкрученным запалом. Запал спрятал под матрас — а то мало ли... Такой сюрприз должен был прочистить мозги любителям пошарить в чужих вещах.

На рекогносцировку отправились в кафе рядом с Филармонией, где должна была завтра выступать Изабелла Ли и ее джаз-банд. Кафе называлось "Каркассон" и там предлагали руссильонскую и арелатскую кухню. Суп эскаливадо, хлеб с помидорами, колбаски фуэт — никогда не пробовал ничего подобного, оказалось питательно и вкусно.

— Этот джаз-банд — матерые анархисты, — пояснял я Царёву. — Террористы чистой воды. Для них человека прикончить — плевое дело. Более того — накануне взрыва дворца и нашего с тобой побега у них был концерт в Аркаиме...

— Так это они? — Иван отламывал огромные куски "кока де рекапте" — лепешки с овощами и колбасой— и макал в соус из чеснока и оливкового масла. — Они меня хотели убить?

Это совершенно не портило ему настроения. Его уже пытались лишить жизни много раз — сначала заговорщики во время переворота, потом — лоялисты в концлагере, потом... Сколько покушений предотвратили преторианцы, лейб-гвардия и спецслужбы? Больше дюжины — точно. Кое-кого из убийц он даже обезвредил сам, например — во время праздника в кадетском училище, которое навестил с подарками. Вывихнул руку и обрушил на пол одного из молодых преподавателей, кинувшегося на него с ножом. То ли скрытый лоялист, то ли просто чокнутый оказался, Бог знает. Так что поход на концерт к анархистам Царёва не смущал.

— Скорее всего. А если и нет — Саламандра... То есть — Изабелла Ли — наверняка будет знать, кто именно. Она у Шельги на хорошем счету. На Сипанге — можно сказать, фигура номер один!

— Шельга — это который председатель Интернационала и глава какой-то пиратской республики? Я читал доклад по нему, он же из уполномоченных, да?

— Точно! Именно он. Бунты в рабочих кварталах городов Сипанги — его рук дело. Вынудил даже правительство пойти на переговоры — анархисты там теперь официальная политическая сила, подмяли под себя профсоюзы, вынудили принять прогрессивное рабочее законодательство...

— Там еще этот, как его... Усатый человек со страшными глазами! Уткин? — продолжая жевать коку с соусом, уточнил Иван.

— Гусев! —