Говорит, во сне быстрей выздоравливают.

Всеслав заснул. Долго ли спал – не знал сам. Когда открыл глаза – на дворе было опять светло, и князь сидел у изголовья, словно и не уходил. Заметив пробужденье своего воина, завел разговор, словно продолжая какую-то мысль.

– А вот что ты мне скажи, племянник воеводы – ты не колдун, часом?

Всеслав так удивился, что с него и дремота соскочила.

– Кто, я? Н-нет...

– Заметил я за тобой кое-что странное. Ты тут пока спал, говорил во сне немало.

Всеслав припомнил княгиню Евфросинью и подобрался весь – мало ли что во сне скажешь?

– Что же?

– Даже и не знаю, как сказать тебе. Говорил ты вроде как по-гречески – некоторые слова знакомые встречались. А иной раз вообще ничего не понятно. Да и голос был не твой – глухой, как из бочки.

– У меня и теперь не лучше – вся глотка пересохла. Испить бы... Где тут вода?

– Сейчас, – откликнулся князь и крикнул: – Эй, кто-нибудь!

В шатер моментально заглянул отрок половецкий, поклонился.

– Воды давай! – рявкнул на него князь. – Что, не понял? Ну, пить, воды! Дубье кипчакское...

Мальчишка понял и скрылся, а через некоторое время явился снова, притащил бурдюк с айраном.

– Пей, воин, – говорил князь, помогая Всеславу сесть. – Да ты не жмись. Мы с тобой тут вроде как на равных. Думаешь, я не понял, что ты меня спасать кинулся? Да вот видишь, оба мы попались. Будущего трепещу. Как-то дальше будет?

А дальше было просто. Потянулась вереница дней, похожих друг на друга. Постепенно прижились. Половцы словно стыдились, что полонили самого князя, и ничем не обижали его, напротив – всеми силами старались облегчить участь узника. Ездить он мог куда хотел и когда хотел, только таскались за ним по пятам два десятка сторожей. Первое время они князю сильно докучали, но потом он пообвыкся, начал покрикивать на них и гонять с поручениями, причем эти поручения они беспрекословно исполняли.

Всеслав же почти всегда был рядом с князем. Общая беда сблизила их, разница в положениях забылась, и они чтили друг друга попросту – добрыми товарищами и верными друзьями. Не раз говаривали они о том, зачем половцы держат князя в плену.

– Может, выкуп запросить хотят, – говорил князь Игорь. – Заломили цену, вот и собирает все княжество. А как соберут – отпустят на волю. Может, и обменять на кого хотят. Святослав Киевский, кажется, хана Кобяка полонил? Вот, на него и сменяют.

Разговоры такие происходили чаще всего по ночам, когда измученные бездельем князь и Всеслав не могли заснуть и говорили допоздна. Никогда Всеславу не приходилось так долго быть без работы, без дела. Но как трудилась душа в половецком плену! Порой дивился Всеслав, глядя на своего князя и друга. Ведь каких дел натворил – погубил дружину, сам чуть не погиб! – а не мается, даже весел, говорит только о будущем. Как-то не сдержался Всеслав, заметил ему это и – как солью рану присыпал.

– Что ж ты думаешь, я и ум последний среди кипчаков потерял? – потускневшим голосом начал князь. – Нет, Всеслав, не жди. Только если я теперь об этом думать стану – истерзаюсь весь, изведусь. Зачем понапрасну себя мучить? Вот вернусь на землю русскую – искуплю вину всей жизнью. А пока надо стараться выжить...

В тот вечер позвали князя Игоря и Всеслава на пир к князю Кончаку. Не в первый раз это случилось, но князь все равно мучался сомненьями – хорошо ли пировать с врагами, поднимать чаши под их заздравные речи? Уговорил его Всеслав – мол, нужно знать противника, во время пира мало ли чем обмолвятся хмельные батуры. Порешили идти.

У ханского шатра прямо на земле расстелены были дорогие ковры, лежали оксамитовые подушки. Сновали женщины, таскали на ковер богатую снедь – кумыс в бурдюках и греческое вино в глиняных сосудах, подтаскивали огромные, дымящиеся котлы с бараниной и рисом. Призывно выли рога. Знатные половецкие воины сходились к шатру – все в пестрых бешметах, в мягких сапожках, у каждого в ухе золотая серьга. Смуглые, кривоногие... сальные чубы выпущены из-под войлочных шлемов. И как таких девки любят?

Да и девки-то, как приметил Всеслав, неказисты у кипчаков. У иной очи хороши, тонкие брови стрелами пронзают сердце... А под шелковым чекменем все равно угадываются кривые ноги, и пахнет красавица забористо. Бань кипчаки не знают, вот беда!

Впрочем, женщин на пир не допускали. Только молодая супруга хана должна была, по слухам, выйти из шатра – почтить своим присутствием праздник. Приглашенные уж разместились – ближе к хану – знатные и богатые, те, кто имел свои становища в степи, табуны коней, невольников. Немного дальше, на разостланных конских шкурах поместились младшие батуры. Всеслав же с Игорем сидели особо, на отдельном ковре, но неподалеку от хана. Это князь Игорь подметил, а Всеслав только усмехнулся про себя – даже в плену половецком князь о спеси не забывает! Хотя, быть может, и надо так: если сам себя высоко ставишь, то и прочие с тобой считаются.

Хоть и сытно кормили пленников, подавали все, что душе угодно, – Всеслав все ж приналег на жирную баранину. Аппетит его за последнее время вырос. Надо было копить силу. Крепкими зубами срывал с кости мясо – ножей пленникам не давали, запивал крепким отваром и кумысом, когда князь вдруг толкнул его локтем.

– Ты что, князь? – возмутился с неожиданности Всеслав. – Чуть не подавился же!

– Тебе б только жрать! – осердился князь Игорь. – А ты погляди только, какую супругу себе этот старый пень оторвал!

Всеслав взглянул мельком и обомлел. Юная женщина невиданной, небывалой красоты сидела рядом с ханом. Всеслав уже привык видеть черные, как опаленные, лица половецких девок, а эта, хоть и темноволоса, темноглаза, но лицом бела. Очи глубоки, черны – зрачков не видно, косы тоже черные, с синевой даже, цвета воронова крыла. Подняла взор, оглядела пирующих. Всеслав дрогнул, когда почувствовал на себе взгляд этих глаз, и сладко заныла душа.

«Что ж за напасть такая, – думалось ему, – как не царапнет по сердцу зазноба, так мужней женой оказывается. Как будто девок нет! Но эта...»

И со всей силой понял он, что эта-то – жена неверного, жена некрещеного кипчака, почитай что и не жена. Мысль эта не оставляла богатыря. Не помнил он, как кончился пир, как ушли они с князем в свой шатер. С открытыми глазами грезил, видел ее – недоступную, далекую...

– Ты чего это, Всеслав?! – тормошил его Игорь. – Али в сердечной приятности находишься?

– Вроде того, – буркнул Всеслав, укладываясь.

– Ханская женушка душу полонила? Да, хороша бабенка.

Смотри, не теряйся. Авось, и она к тебе приглядится. Муженек-то у нее негодный, старый – ему только в узелок завязывать... А ты парень молодой, видный, орел! Может, и пособит нам в чем?

– Орел в клетке, – пробормотал Всеслав. – Она, поди-ка, привыкла к степной жизни, да и в роскоши купается. А сговорись я с ней – что ей дать смогу? В гридницкой ее поселить?