Проснувшаяся совесть заявила о себе слишком громко.

— Постарайся добиться ее согласия, и желаю удачи, — пробормотал барон. В этот момент Винсент был как нельзя более искренен и думал только о благе девушки. Он дал Лариссе достаточно времени понять, какую та совершит неосторожность, оставив дверь незапертой, потому что совесть совестью, а противостоять этому искушению выше его сил.

Лорд Хейл задержал Винсента дольше, чем тот рассчитывал: болтал о всяких пустяках и довел хозяина до того, что тот едва не указал ему на дверь самым грубым образом. Он сдерживался из последних сил, да и то лишь потому, что Джонатан был его клиентом. Распрощавшись с гостем, он, донельзя раздраженный и окончательно выведенный из себя, поднялся наверх, отпустил камердинера, сорвал с себя одежду и накинул халат. И долго стоял посреди комнаты, глядя на дверь ванной, боясь сделать шаг и проверить, закрыта ли дверь. Разумеется, заперта, он знал, что так и есть, но хотел убедиться наверняка. А если все-таки окажется прав, значит, будет снова и снова дергать за ручку в надежде, что Ларисса передумает и с минуты на минуту повернет ключ в замочной скважине. Так или иначе, ночь предстоит долгая.

Инстинкт подсказывал ему немедленно распахнуть дверь, но у Винсента тряслись руки при мысли о разочаровании, которое постигнет его, если… нет, об этом подумать страшно!

Еще одно чувство, которое пробудила в нем Ларисса…

Каким образом, черт возьми, она ухитрилась проникнуть в каждый уголок его души? Да это всего лишь очередное завоевание, способ приятно провести часок-другой, не больше. Еще одна веха в длинной дороге мести, хотя теперь это почему-то уже не имело прежнего значения, так… очередная попытка успокоить потревоженную совесть.

Ему неприятна та власть, которую она приобрела над ним, кстати сказать, совершенно непонятная. Обольститель стал жертвой. Охотник превратился в добычу. Он хотел ее» хотел любой ценой, и это пугало его. Ему следовало бы немедленно удалить ее из дома, даже, если так необходимо, вернуть в ее собственный, лишь бы избавиться от властных чар.

Но пока она здесь, совсем рядом, только руку протянуть… он бессилен и ни на что не способен. Сегодня она как нельзя яснее доказала, что царит в его чувствах, мыслях, душе, а он готов покориться любому ее капризу. Благодарение Богу, Ларисса слишком невинна, чтобы использовать это разящее оружие против него.

Ларисса почти час простояла в ванной, не сводя глаз с замка на смежной двери. Она ни за что не повернет ручку. Ни за что. Слава Господу, разум взял верх, хотя сердце тоскливо сжималось. Она согласится выйти за Винсента, но сначала пусть он сделает предложение. Именно так предписывают правила приличия.

Но не думать о несказанном наслаждении, обещанном им, тоже было невозможно. Поэтому она приросла к месту, терзаясь необратимостью своего решения, сама не понимая, что пытается придумать способ его обойти. Представив, как он ждет по другую сторону двери, она едва не задохнулась.

Винсент наверняка успел вспомнить, что, прежде чем окунаться в наслаждение, не говоря уже о том, которое имелось в виду, следует предложить руку и сердце. И сегодня ночью он непременно это сделает. Она же без всякой на то причины не дает ему такой возможности.

Ларисса подбежала к двери и отперла замок. И не ошиблась: Винсент напряженно прислушивался к каждому звуку. Дверь отворилась, и молодые люди оказались лицом к лицу. Золото его глаз обожгло ее, расплавив остатки сомнений.

Одним движением плеч он скинул на пол халат. Ларисса была еще одета, но, завороженная, даже не подумала разглядывать совершенное в своей красоте обнаженное тело Винсента, да и не успела опомниться, как он обнял ее и привлек к себе. Губы их встретились. Жадный, безумный поцелуй, немного утоливший голод, так долго терзавший обоих. Колени Лариссы подогнулись, но она не упала: слишком крепко держал ее Винсент.

Она была несведущей в чувственных ласках, зато у нее оказался опытный наставник, готовый давать уроки хоть целую вечность, так что эта неопытность не стала помехой. Любые колебания или смущение растворились в удовольствии изведать вкус губ, насладиться запахом, раствориться друг в друге, и вскоре оба позабыли обо всем. Только раздавшийся в тишине стон немного отрезвил их. Его стон. Ларисса, поглощенная собственными ощущениями, едва услышала тихий звук. И тут же оказалась на постели. Не своей. Она еще не успела это заметить. Зато заметила нечто совершенно необыкновенное.

Неужели она действительно считала когда-то, что наслаждение — это всего лишь объятия и поцелуи? Ну откуда ей было знать? Наивная чистая девочка понятия не имела о том, что в действительности означают слова «несказанное наслаждение». Прозрение началось, только когда его рука легла ей на грудь.

Боже, что с ней творилось! По телу пробежали мурашки озноба, внутри все затрепетало, влажное тепло разлилось внизу, и все это только начало! Он продолжал целовать се, ловя губами каждый блаженный крик, и немедленно начал следующий урок чувственных прикосновений.

Даже раздевание стало эротическим переживанием: н делал это так медленно, гладя каждое обнажающееся местечко, каждый изгиб и впадинку. Удивительно, что, дотронься она сама до нежного местечка под коленкой, наверняка ничего не испытала бы, но его пальцы заставили ее вздрогнуть. Разница, наверное, в том, что это делал Винсент, даря ей мириады чудесных новых ощущений.

Он так увлек ее, закружил голову, заставил забыть обо всем, кроме дарованного блаженства, что она опомнилась слишком поздно. Возврата назад не было, а он так и не произнес заветных слов. Теперь же у нее не осталось ни воли, ни желания остановить неминуемое. Это сделает ее наслаждение совершенным, подтвердит то, что она и без того принимала как должное. Бессвязные слова срывались с губ между поцелуями:

— Я думала… не стоило бы вам… нужно… Должно быть, он понял, потому что прошептал:

— Сейчас не время для серьезных вопросов, которые могли бы сковать язык.

Такие лживые и в то же время столь ободряющие слова…

Но девушка, естественно, предположила, что он имеет в виду их будущую свадьбу. И разумеется, согласилась, что в эту минуту просто невозможно мыслить связно, да и сказать что-то еще не представилось возможности: он снова осыпал ее поцелуями.

Он накрыл ее своим большим телом, медленно, осторожно, чтобы не спугнуть и не встревожить. Но Ларисса уже ничего не замечала, разгоряченная, обезумевшая, готовая вступить в мир неведомого, перейти границу, отделявшую девушку от женщины. Он сжал ее руки, поднял их над головой и, впившись в губы, одним толчком вонзился в податливое лоно. Боль была такой короткой, что Ларисса почти ее не почувствовала, и неприятные ощущения почти сразу сменились водопадом чистого чувственного восторга.

Она даже успела подумать, что это конец и ничто не может быть выше и лучше. Наивное дитя! Даже его определение «невыразимое наслаждение» бледнело перед тем ослепительным экстазом, нараставшим по мере того, как он все глубже проникал в нее, и завершившимся взрывом многоцветных искр, осыпавших ее мириадами звезд.