Нет среди наших жильцов любителей бесцельно шастать по подъезду в два ночи. Я одна здесь такая ненормальная.

— Ну, здравствуй, Лиля.

Недобро приветствует меня Игнат и саркастично дергает уголками пухлых губ, пока я нерешительно переступаю через порог и буквально сползаю вниз по ступенькам, оттягивая момент нашего столкновения.

Вокруг тихо, пустынно и безлюдно. Тусклое сияние фонарей подсвечивает до боли знакомый силуэт и лишь добавляет угрожающих ноток в и без того напряженную атмосферу. Стискивает стальной обруч вокруг груди, выкачивает воздух из легких, заставляет стыть в жилах кровь.

Уставшие от трудовых будней люди смотрят десятые сны, молодежь тусуется где-то в клубах, и даже бдительный вахтер задремал, опустив седую голову на ладонь. На сужающемся до крохотных размеров пятачке асфальта, да и во всем огромном дворе, мы с Крестовским одни. И это пугает.

До ломоты в висках. И странной вибрации под ребрами.

Если Игнат сейчас схватит меня, швырнет в багажник и повезет выяснять отношения куда-нибудь в лес, никто даже и не заметит этих его манипуляций.

— Ну. Рассказывай, Лиля. Что ты молчишь?

Давит на меня плитой ощутимого гнева готовый на все ради преследуемой цели мужчина, сцепляя слегка подрагивающие руки в замок. Я же с трудом выдерживаю его взгляд, снова хлебаю так кстати оказавшееся со мной вино, пытаясь найти в алкоголе хоть чуточку храбрости. И тут же давлюсь, расплескивая рубиновые капли на себя.

А потом испуганно зажмуриваюсь, потому что Крестовский срывается с места и в два счета сокращает разделяющее нас расстояние.

Искря. Буря. Безумие. Жар чужого тела. Летящая в урну бутылка. Грохот стекла о железо. Все внутренние системы в крошево.

— Ну же, Лиля. Не хочешь объяснить, как у мужчины с третьей группой крови и женщины с первой группой крови мог родиться ребенок со второй?

Жестко стиснув мой подбородок пальцами, Игнат произносит негромко и по новому кругу загорается пылающей, словно факел, ненавистью. Которая проникает в каждую клеточку моего существа, заполняет тяжелым дурманящим ароматом ноздри, выкручивает суставы.

Но я упрямо молчу, как будто рот намертво спаяли клеем.

— Да никак!

Распарывающий пространство крик врезается в барабанные перепонки и мощной волной смывает опутавшее мои конечности оцепенение. Так что из безвольной куклы, лишившейся права выбора, в одно мгновение я превращаюсь в настоящую себя.

Готовую сражаться за то, что ей дорого, до победного, наступить на горло кому угодно и пройтись по чужим головам, если того потребует ситуация.

— Да. Сергей — не отец Варвары. И он прекрасно об этом осведомлен. Только с чего ты решил, что имеешь к моей дочери какое-то отношение? А, Игнат?

Безразлично поведя плечами, я случайно роняю на землю плед, не наклоняюсь за ним, чтобы не разорвать установившегося с Крестом зрительного контакта, и едва не отшатываюсь назад. Так много боли в подергивающихся хмельной пеленой красивых орехово-карих глазах.

И я знаю наверняка, что с легкостью могу забрать часть его страданий себе. Дать ему то, что он хочет. Стереть залегшую между бровей складку. Но вместо этого, слишком хорошо памятуя о едва не разрушившем меня прошлом, я решаю его добить.

— Сам себе придумал какую-то небылицу. Сам в нее проверил. На хрена ты вообще сюда приперся посреди ночи? Тебя в постели молодая невеста ждет, вот и езжай к ней. А нас с Варей оставь в покое.

Толкнув Крестовского кулаками в грудь, я резво прокручиваюсь на пятках и торопливо скрываюсь в подъезде до того, как чернеющий, словно грозовая туча, мужчина придет в себя и снова что-то предпримет.

Трясущимися руками отключаю болтающийся в кармане штанов телефон и абсолютно без сил прижимаюсь к стеклянной стене лифта. Сердце обливается кровью, как пять лет назад, когда я швыряла Игнату в лицо пропитанное ядом: «Я больше не беременна от тебя. Я сделала аборт». Колени безвольно подкашиваются, а предчувствие зависших надо мной дамокловым мечом неприятностей только усиливается.

Игнат

«С чего ты решил, что имеешь к моей дочери какое-то отношение?».

За Лилей давно захлопнулась дверь в подъезд, домофон оглушающе молчит минут пять, а то и десять, я же до сих пор катаю на языке врезавшийся зазубринами в усталый мозг вопрос.

С Аристовой мы всегда ругались феерически. До севших к чертям голосов. До битой посуды, усыпавшей разнокалиберными осколками пол. До приезжавшего к нам разбираться по вызову соседей наряда полиции.

Мирились мы, правда, не менее фантастически. До так часто падавшей со стены в спальне картины, что я перестал вешать ее обратно. До глубоких царапин-борозд на моих лопатках. До красноречивых синяков у Лильки на коленях и таких же недвусмысленных засосов на ее нежной шее.

Своими криками мы раздражали половину жильцов нашего несчастного дома, а вторую половину заставляли завидовать охватившему нас сумасшествию со вкусом малины, черничного пирога и ароматного кофе с каплей ликера. Рвали пуговицы на рубашках, клеймили друг друга жгучими поцелуями и проваливались в дрему измотанные где-то под утро.

Чтобы потом днем отправляться по своим делам, обмениваться полными пошлостей эсэмэсками и встречаться на треке, арене или у входа в бар, где работала Аристова. Снова закипать от головокружительной близости и верить, что так будет всегда.

Рука об руку. Ключица к ключице. Дыхание в унисон.

Тогда нашей страсти с лихвой хватало на то, чтобы расплавить в ее котле разделявшие нас противоречия. А сейчас… сейчас я даже не могу подняться в нужную квартиру, вытряхнуть Лилю из постели и добиться от нее такого необходимого признания.

Возможно, и, правда, стоило оставить в покое призраков прошлого, но я не могу.

«Лиля, у тебя не получится убегать и прятаться вечно. Я все равно найду».

Поставив хотя бы такую виртуальную точку в том разговоре, который мне не дали закончить, я несколько раз глубоко вдыхаю, опускаюсь на скамейку, широко расставив ноги, и упираюсь локтями в колени.

Теплый майский ветер взъерошивает мои волосы, скользит по загривку и проникает за шиворот, выписывая замысловатые линии. В то время как я высоко задираю голову и приклеиваюсь рассеянным взглядом к антрацитово-черному небу, мысленно телепортируясь в то далекое лето, где мы с Аристовой были счастливы.

Скупали ведрами мороженое — кофейное, смородиновое, ананасовое. Устраивали свидания на крыше, запивая клубнику шампанским. Дурачились, измазывая друг друга в сливках, и вместе карабкались в ванну, заливая водой нежно-голубой кафель. А еще были готовы вдвоем воевать против целого мира.